Музей поэта
Монашка в черном приподнимается с табуретки у входа в каморку, берет верхний диск из стопки, лежащей перед с ней, и включает CD-проигрыватель. «Я вернусь», — поет русский народный богатырь и поэт Игорь Тальков из маленькой черной коробочки, в которой теперь бьется и страдает его мятущаяся душа. И повторяет еще и еще: я вернусь.
Ему есть куда возвращаться. Во флигеле особняка Офицерского собрания, где разместился музей Игоря Талькова, заботливо подготовлено все, что может понадобиться поэту на первое время: одежда, обувь, гитара, усилитель и документы, включая трудовую книжку и почетные грамоты. Здесь его любят и ждут. Монашка делает музыку погромче, чтобы я не упустил ни единого слова.
Я озираюсь по сторонам. Кровавые штаны поэта висят на видном месте в стеклянном шкафу. В углу теплится лампадка. Монашкины пальцы, листающие тонкий сборник стихов, наверняка, пахнут ладаном. На стене рядом со штанами — фотографии, на которых видный мужчина — бывший носитель кровавых штанов — позирует в средневековой одежде русского князя. В княжеских одеждах мужчина выглядит решительно и скорбно, как подобает витязю, рожденному для подвига и муки.
Тяжек удел народного поэта. Коротка его жизнь. Чуден его дар. Да и сам он чуден и непостижим. Я брожу по маленькой каморке, где собраны реликвии, свидетельствующие о жизни и смерти Игоря Талькова, и не перестаю удивляться тому, как из всех этих бессмысленных и жалких вещей, из этого хлама складывается трагическая фигура певца земли русской.
Вот он в мешковатой несуразной форме стоит среди армейских друзей. На его лице глупая улыбка, такая же как у всех. На его голове глупая стрижка, такая же как у всех. И сама эта фотография словно взята из дембельского альбома, такого же как у всех. И кто бы смог разглядеть за всей этой нелепицей будущего соловья России? Вот черновики его стихов. Корявые строчки наползают друг на друга. Романтические вирши недалекого подростка. Суггестивная лирика. Иными словами то, что получается у 99 процентов недалеких подростков, берущихся слагать стихи. Почему же именно его, тальковская суггестивная лирика так тронула сердца россиян? Какие нежные стропила кособокой русской души ему удалось подпилить пластиковым медиатором своего… чего? Дара? Трудно сказать чего.
Вглядываюсь в черно-белое лицо Игоря Талькова на фотографии с какого-то концерта. Лик певца одухотворен, глаза вдохновенно прикрыты, левый кулак воздет к небесам, правый нервно душит гриф гитары, рот певца разверст — чудо извержения песни из чрева поэта запечатлено в самый драматический, кульминационный момент. Возможно, мгновение назад с его губ слетели слова «чистые пруды — застенчивые ивы» или суровый рефрен «Россия! Па-ба-бам!». Есть в его песнях трогательная простота и беззащитность. Подобные чувства порождает в зрителях несчастный музыкальный ребенок, которого родители устанавливают на табуретку посреди комнаты и заставляют исполнять гостям дома песню «во саду ли, в огороде».
CD-проигрыватель замолкает. Монашка поднимается, протягивает руку и снова нажимает на кнопку Play. Все начинается сначала, все возвращается на круги своя. Я вернусь, упорствует Игорь Тальков. Не дай бог. Я настороженно прислушиваюсь к его обещаниям. А ну как и впрямь вернется? Войдет простоволосый и босой, в белой окровавленной рубахе с дырой на груди, окинет пронзительным взглядом зажравшуюся, бездуховную, развратную Москву, тяжко вздохнет и, внезапно, могучим ударом разобьет на тысячи осколков стеклянный шкаф и холодной после многолетнего небытия рукой сдернет со стенда свои последние, смертные штаны с бурыми пятнами засохшей крови. Наденет пыльный концертный френч с георгиевским крестом, тронет гитару и запоет.
И его хриплый голос зазвучит над нами как набат, как вечевой колокол, как труба архангела, призывающего живых и мертвых на страшный суд. И праведные станут танцевать от радости, потому что песни его ритмичны и пригодны для танца, а неправедные будут закрывать уши и страдать от ужасной муки, потому что песни его невыносимы для слуха. И он станет править всеми людьми тысячу лет. Россия воссияет среди стран запада и стран востока. И будет процветание и покой для праведных, а неправедные позавидуют мертвым, бросятся с набережной в Отводной канал и потонут.
Михаил Косолапов
(«Деловые люди» 2006, колонка «Напоследок»)
Tags: long read, mikhail kosolapov, text, михаил косолапов
