я задумался давеча даже не сам меня вопросили
почему бестолково жить и было бы лучше нам
от застоя гуморов телесных и чтоб не бесили
боевых цинаедусов плетью охаживать по спинам

полысевшим ежом покатиться ступни раздирая и раня
о траву мостовой потускневший полтинник кривой
отыскать и собаку купить и кровавую выстроить баню
чтоб топиться и пить над цветущей от скуки Невой

там варан в камыше там в канале фуршет над волнами
лебединых стада нелюдимых гуигнгнмов а может слонят
что за рай без пробосисов между настилами и валунами
из которых промежностей красные перцы фонят

для тебя моя радость я стал бы теперь иезуитом
ел сердца каннибалов глаголом бы жег и огнем
эпилировал зону комфорта рассказом о боге убитом
и еще о тебе но конечно все больше о нем, о кромешном, о нем

Кинабатаган-Москва
2024

«…милые дети в экзотических нарядах
есть ли в этом что-то от Ленина?»
(Лоуренс Ферлингетти)

только с третьей попытки мы попали
в магазин City Lights
на авеню Колумбус
первый раз кажется был выходной
или праздник
мы ели желтоватый чаудер
из хлебных плошек на 39 пирсе
где люди с тюленьими глазами
толкутся чтобы увидеть тюленей
с человеческими лицами
слушали человека-оркестра
катались на трамвае
спустились с холма
по необычайно извилистой
и крутой улице
смотрели на платаны
в пожарной башне
разглядывали фрески
наподобие мурала Диего Риверы
или стихов Уолта Уитмена
про бесконечно трудолюбивых
мужчин и женщин
которых наравне с мужчинами
он воспел он воспел
и жену свою демократию
купили анальную смазку
отдавая дань
разноцветному кварталу
а на закате поднялись на два пика
чтобы смотреть на огни
на огни большого города
и на следующее утро
опять пришли к магазину
с тем же названием
и конечно он был закрыт
это была вторая попытка
мы ждали пока он откроется
в солнечном кафе
с чашкой крепкого кофе
практически на бульваре
в компании друг друга
женщины и мужчины
возможно любящих
возможно не самых прекрасных
на взгляд со стороны
помню седого старика
на втором этаже
среди книжных полок
я еще подумал
похож на Лоуренса Ферлингетти
но постеснялся подойти
и да конечно я купил там
пару книжек
дешевых и в мягком переплете
не уходить же с пустыми руками
конечно Лоуренса Ферлингетти
который гулял по Хабаровску
с советским модернистом
Андреем Вознесенским
составляя рецепты счастья
там и в любом другом месте
пока им не исполнилось
по 101 году
и они оба не умерли
от Covid-19 в один день
в один прекрасный день

2023

  (Сан-Франциско, 2015)

там Христос воскресал в Иерусалиме
а мы в подмосковных лесах кота хоронили
втроем старшему не до нас он теперь казах
мать отец и младший выше отца чуть не в слезах
смастерил коту гробик из деревянной коробки —
кот подрос после смерти — гробик едва короткий
через поле в церкви ходили кругами и пели
холодно было доски в камине лопались и шипели
копали по очереди ржавой лопатой комья дробили
светили себе телефоном и фарами автомобиля
звезды над головой Христос из мертвых воскресе
есть у него там рай для старых котов интересно?
кот стеснялся бессилия не попрощавшись вышел
так у них принято чтобы никто не слышал
в гробе господнем огонь раздавали пастве
когда он решил окончательно упаковаться
смертию смерть поправ если к котам применимо
жители мира и рима празднуют — смерть пролетела мимо
мы так случилось праздновали иначе
мы под березой кота хоронили на даче

17.04.2023

(иллюстрация — Кит Косолапов «Синус умирает», холст, масло, 04.2023)

больше не нужно вешать ветошь на дверь
насекомое лето вылетело,
вышуршало хитиновым
подкрылком самонаводящегося клеща в траве
сливы падают в кротовые норы
не ходи за ним
даже если забрезжит диод
у калитки во тьме
это зеленый мох блестит
потеками на профнастиле
это лярвы соседа лешего прикрутили к сосне
за дискредитацию муравьев —
не забыли ему не простили
словно и не бывало
выпало на луну кассетой
наемных агентов нечеловеческих
осами в пылесосе
поразило соузника в полюс
теперь останков ракеты
не найти на лососе
и вот золотая осень
не наступает на горло
увязла пора по ней
как по плесени ясенем
сколько не жаль набросить
килотонн начищенных пятаков,
гривен,
злотых,
гиней…

#артрезиденцияСНТКрона

В это трудно поверить, но Ельцин — поэт. Более того, Лебедь и Яндарбиев — тоже. Не в переносном или каком-либо другом смысле, а в самом что ни на есть прямом. Стихи — длинные, короткие, рифмованные, белые, с метафорами и цезурой, лирические, гражданственные, умные и бестолковые, хайку и галлиямбы — транспонируются на бумагу непосредственно из больших сердец наших политических лидеров. Это невероятно. Зачем?! Что заставляет богов и полубогов-олимпийцев браться за перо, мучительно подыскивая рифму к слову «россиянин»? Насколько «отчетливо безотчетно» это «движение души»? Попробуем разобраться.

Предвыборная программа как текст, написанный и высказанный на «языке власти», понимается, прочитывается посредством системы социальных, культурных, правовых и бытовых кодов (доксы). Политикой мы назовем ожидаемый случай одинаковой интерпретации текста всеми читателями. Политик, как персонификация собственной программы, пользуясь идеологическими кодами и подчиняясь им, в условиях устоявшейся и структурированной доксы прочитывается коллективно и обезличенно (в идеальном случае).

В противоположность чему Поэт подразумевает индивидуальность прочтения. Поэт отказывается от предлагаемого доксой декодера, обращаясь к каждому своему потребителю (читателю) напрямую, лично. Поэт уникален и единичен. Иначе Политик — он безлик и множественен. Политика тоже «понимают», не могут не понимать, но только как носителя вполне определенных общественных ценностей, которые он представляет.

Возьмем американского президента Клинтона. Пишет ли он стихи? Скорее всего нет. Впрочем, это его личное дело. На Клинтона «работает» вся многолетняя история и идеология партии, зарегистрированным торговым знаком которой он на сегодняшний день состоит. На вопрос, курил ли он марихуану во время предвыборного марафона, Клинтон смело может отвечать: «I smoked, but I didn’t inhale». Публика его поймет, лукавого Клинтона, посмеется вместе с ним и простит, даже если он и затягивался, в конце концов. Ну, может быть, действительно, и затянулся разок, но неглубоко. Ну, глубоко, конечно, но не очень.

Кто может задать такой вопрос генералу Лебедю? В контексте нашей действительности он просто не может быть задан. Да плевать, что он там курил! Нет ни партии, ни истории партии, ни истинного понимания, чего он хочет и откуда вылез. Лебедь гол как сокол.

Так что наш политик обязан творить, раз желает понимания. Творить предвыборную программу (похожую на все остальные) и стихи. Программу, дабы приобщиться к коллективной нравственности и языку. А стихи, дабы достучаться до сердец «россиян» и определить тем самым их выбор.

Поэт может и не писать, если, например, вдохновения нет. Наш политик — не может, если он настоящий политик, выразитель и жертва «культурного бессознательного». Для понимания он должен обязательно задействовать классический ключ к сердцам людей, а именно — «глагол». И жечь их, жечь этим самым глаголом…

Скажем, Анатолий Осенев (Лукьянов) может сколько угодно считать себя поэтом «от Бога», не осознавая вполне подчиненной роли своих поэтических занятий: он хочет быть понятым — и не понят, хочет быть раскодированным и публичным, но остается в плену пунктов политических программ. Стихи его, как бутылка с необитаемого острова с запиской: спасите меня, поймите меня…

Когда не видать просвета
от сгрудившихся проблем,
спасите меня, поэты,
чтоб не был я глух и нем.
Придите, Булат и Белла,
И Танечка, и Андрей…
…Спасите меня, поэты,
для новых упорных драк.
(апрель, 1988)

Или вот еще более показательный пример:

Пусть искренность живет под кровлей вечных слов,
Пусть то, что нам дано, условности не губят!
Как выпускает птах из клетки птицелов,
Так душу вам раскрыть стихом хочу я, люди!
(октябрь, 1986)

Анатолий Осенев (Лукьянов) среди политиков-литераторов наиболее простодушен в своих произведениях (если не сказать примитивен). Возможно, именно его по-человечески обаятельная наивность, проявляющаяся в стихах, и помешала (и помешает) ему подняться на вершину политического успеха.

Для Политика в России (и не только в России: вспомним обилие драматургов-диссидентов среди политиков Восточной Европы, чеченских поэтов-партизан-президентов и т.д.) возможность быть понятым однозначно, быть раскодированным отдельным индивидом, точка унификации и снятия социального кода только одна — Поэзия. Причем чем выше амбиции Политика, тем более явственна необходимость его поэтических упражнений. Исключение здесь, пожалуй, Зюганов и прочие разновидности российских коммунистов и патриотов.

Кто мог бы заподозрить в Ельцине тонкого знатока древней корейской и китайской поэзии? Однако судите сами:

Хижину снег завалил по самую крышу.
Воет пурга. В очаге потрескивают поленья.
Пар над похлебкой. Я вспоминаю все реже:
кажется, сливы цветок искал я в этой долине.

Эта корейская стилизация (по мотивам Ли Сэка), написанная опальным реформатором во времена конфликта с Политбюро (помните: «Борис, ты не прав!»?), в минуту слабости, характеризует его гораздо лучше, чем помпезные шоу грошовых звезд российской эстрады под почти неприличным по звучанию лозунгом «Голо-суй!». Несколько иначе — как вдумчивого и внимательного читателя — приоткрывает Ельцина следующее «корейское» четверостишие:

Умную книгу прочел, автор которой толково
сотню листов сочинил, мне, дураку, объясняя
как ничего он не понял. Сочувствую. Мне бы хотелось
глупую книгу прочесть, которая все объяснила б.

Велик соблазн человека, всю жизнь прожившего под давлением одной Книги (в самом широком смысле), разочаровавшись, искать другую, равновеликую. Нужно известное мужество признать такой очевидный, казалось бы, факт, что «умная» книга говорит скорее об авторе, а «глупая» — о читателях, о людях. А вот отрывок из стихотворения «Ветка персика», которое явно отсылает к «Персиковому источнику» Тао Юаньмина:

…Лодочник, путь наш по черной воде лежит,
жаба и яшмовый заяц увидят нас.
Вверх по реке, у истоков, пещера есть —
счастье для всех там, сказал мне старик из Лу…

Очень естественно для Бориса Ельцина упомянуть «старика из Лу» — Конфуция, учеником которого он может считать себя с полным на то основанием, поскольку понять предвыборную программу Ельцина и его политические заявления, не зная основ конфуцианской этики и морали, невозможно. Если прочитывать «Ветку персика» как политическую программу Ельцина, можно в какой-то мере разглядеть в ней основы его метода управления страной: опора на ближайшего советника (обращение к Лодочнику), надежда на поддержку извне (жаба и заяц увидят), сознание цели (пещера есть), сознание трудностей ее достижения (вверх по реке — против течения) и конфуцианская этика (сказал старик из Лу).

Попробуйте для сравнения прочесть таким же образом стихотворение десятилетней давности Григория Явлинского (к сожалению, это единственное его произведение, попавшее нам в руки):

Нам нельзя ни на миг остановиться,
Где бы ни были — посреди дороги.
И не прихоть причина наших странствий:
Просто мы от покоя погибаем,
Обращаемся глиной или камнем,
В неизменную форму застывая.
Поневоле предметов очертанья
И людей сообщают нам обличье.
Во дворцах замираем утонченной,
Экзотичною лаковой безделкой,
А в простых, незатейливых жилищах
Образуемся куклою тряпичной.
Путник, если ты злого не желаешь,
Обойди это место стороною,
Как закружимся мы в безмолвном танце,
Вечном танце над полыми холмами…

Здесь явно имелись в виду сиды, эльфы или банши — нечто эфемерное. Программа «500 дней» была еще далеко в будущем, но по этим строкам, будь они вовремя опубликованы, уже можно было бы судить об определенном романтизме и склонности к мистицизму их автора.

И у Анатолия Лукьянова есть строки о Китае, написанные примерно в одни годы с приведенными выше ельцинскими, но насколько они беспомощны и поверхностны!

…На грудь Великого Китая
Легла старинная стена.
Гудели башни боевые,
Сторожевые жгли огни,
Чтоб не могли пройти чужие,
Чтоб не смогли уйти свои…
(сентябрь-ноябрь, 1989)

Старинная, да. Легла. Иные стены, как люди, рождаются сразу старцами. Да еще так, что не пройти и не уйти… Да и бог с ним, с поэтом-заговорщиком Лукяновым! Надоел.

Ельцин не был бы Ельциным, не будь он изменчивей Протея. И в политике, и в поэзии. Только мы признали его за знатока и эпигона древних восточно-азиатских поэтов и мыслителей, как вдруг обнаружилось сделанное им во время недавней тяжелой болезни переложение древнеегипетской «Песни арфиста». Нет возможности привести ее целиком:

…живи настоящим, на голову мирру
возлей, и да будет твое одеянье
пурпурным виссоном, и дивною мазью
богов умащай свое тело, будь весел,
не дай опечалиться духу и следуй
влечению сердца к прижизненным благам.
О смерти не думай, пока не наступит
день скорби: не ведает плача и муки
тот, сердце в котором не бьется,
а слезы, поверь, никого не избавят от гроба…
И, не поддаваясь унынию, помни:
в такую дорогу свое достоянье не взять.
И поэтому, празднуя, ведай:
никто из ушедших еще не вернулся…

Похоронной «Песне арфиста» больше 4000 лет. Возможно в интересе поэта-президента к столь древним и значимым для цивилизации памятникам культуры и заключается секрет его политического успеха.

…Стихи мы пишем, образы сгустив,
Постичь пытаясь тайну бытия,
Чутьем тропу в пространстве ощутив
И чудом избегая забытья, — как считает Зелимхан Яндарбиев.

Но вот что именно побудило генерала Лебедя обратиться к классическим японским трехстишиям хайку и увлечься поэтикой танка (вака) — остается только гадать. Есть различные версии (например, занятия каратэ и самурайский кодекс «он и гири») — все это будут лишь предположения. Просто в какой-то определенный момент своей жизни рядовой курсант Рязанского десантного училища Саша Лебедь написал хайку. Инициация состоялась. Это был всего лишь первый опыт и классики японской поэзии, ознакомившись с ним, возможно, покинули бы нас на несколько минут позднее (как известно, смех продлевает жизнь). Но не будем слишком строги к автору.

Как праздник 23 февраля
Листочки первые
Березки молодой…

В юношеском трехстишии уже содержатся ключи к пониманию философии и мировозрения будущего боевого генерала. Здесь имплицитно заложены все категории классической эстетики. Такие, как «печальное очарование всего сущего», «грустное просветление отрешенности», «печаль поэтического одиночества». Не следует корить автора за несоблюдение классического сочетания 5-7-5. Каким только размером ни пользовались переводчики для воссоздания своеобразной ритмики и мелодики японского стиха…

Все зависит порой
От случайности в мире тревожном —
Жизнь моя и твоя,
Да и весь этот рай под Луной, — как сказал по этому случаю все тот же Зелимхан Яндарбиев.

Поразительно, как органично вписана А. Лебедем поэтика ваку в абсолютно чуждый контекст российской действительности. Мы не найдем здесь «куртуазного жапанизма» (от Japan), обычно присущего опытам в этой области, манипулятивно пользующего экзотику непривычных образов и эстетику непрожитых ситуаций.

В голом поле
на потресканной земле
я, не отирая влажных глаз,
с малышом-бурундучком
играю.

По времени эта танка относится к событиям в Приднестровье. И вот еще одна, того же периода:

Как поверить мне в то,
что изменчивей всех одуванчик?
Даже ветра не нужно,
чтоб сердце иначе забилось…

Декодировать феномен генерала Лебедя, не имея этих документальных свидетельств, совершенно нереально:

Мне о многом напомнил
Этот камень,
застрявший в подошве…

В рамках одной статьи нельзя проанализировать феномен «поэзии власти». Хотя в пользу нашей гипотезы о невозможности политической карьеры в России без сопутствующих поэтических занятий говорят и неожиданно обнаружившиеся (в ходе работы над этой статьей) стихотворные посвящения своей тогдашней возлюбленной молодого студента университета Миши Горбачева, в прошлом президента, а ныне прозаика. К сожалению, адресат отказался предоставить письма, сославшись на их интимный характер. Мы не ставили себе задачу проследить поэтические достоинства и темы, затрагиваемые этой разновидностью лирики. Можно наперед сказать, что «поэзия власти» по определению вторична, что не мешает ей быть подчас достаточно профессиональной и искренней. Опять поэт Осенев (Лукьянов):

…Он весь, мой край, — большая песня,
Созвучье самых светлых лир,
Ее сложили Блок и Леся,
Купала, Райнис и Сабир,
Махтумкули и Церетели,
И Туманян, и Токогул,
Абай и Саломея Нерис,
Турсун-заде и Юхан Смуул…
(декабрь, 1982)

или:

…Век гонок, секса и абсента,
Лабораторий и казарм.
Век, грибовидным монументом
Явивший гений и маразм…
(январь-апрель, 1963)

Пусть даже в 1963 году подобные стихи нельзя было назвать новаторскими (несмотря на вольное обращение с рифмой), в искренности Анатолию Осеневу (Лукьянову) не откажешь. Увы, одной искренности мало в век, столь живо описанный Осеневым, поэтому иные, более вменяемые поэты становятся президентами и претендентами на президентство…

Мы лишь хотели указать на существование литературно-политического феномена, с неизбежностью возникающего в период «перемены времен», и наметить способы, с помощью которых данный феномен мог бы быть институциализирован. Возможно, издание специального общественного литературного журнала, печатающего опусы первых лиц государства (или претендентов на это звание), стало бы простым решением проблемы выбора между ними. В конце концов, печатание их стихотворений во время так называемой «предвыборной гонки» не более абсурдно, чем бесконечные повторения одинаковых по сути предвыборных и иных политических программ.

Каждый раз, если вдруг выдавалась
Хоть минута свободная, он
Рисовал неизменно — цветы,
Те цветы, что растут на земле,
И такие, каких не бывало,
Да и быть никогда не могло…
Все цветы его были похожи
На глаза и ладони детей, — как наблюдательный Зелимхан Яндарбиев заметил по этому случаю.

Михаил Косолапов,
Галина Глазко

«пушкин» №1 (Русский журнал)
сентябрь 1997
http://old.russ.ru/journal/travmp/97-09-16/kosol.htm

Знаете анекдот про избалованного кота, которого озверевшая хозяйка стала кормить гречкой? За неделю впроголодь скотина прошел все пять стадий принятия неизбежного, полюбил гречку и примирился с хозяйкой. Вот примерно такая же любовь возникла у российских яхтсменов к Турции за три освежающе непредсказуемых года. Хорошо ли это, плохо ли, вкусно, не вкусно – какая разница, если ничего доступнее и ближе «турецкой ривьеры» с ее развитой чартерной индустрией все равно нет.

К тому же, с начала «нулевых» тысячи яхтенных капитанов «инфицировались парусом» и получали «берботские» лицензии именно здесь, между Мармарисом и Фетие. Это важно, чуть ли не половина шкиперов-любителей впоследствии предпочитает ходить по знакомым местам. Или в знакомой компании, если речь об организованных регатах и флотилиях. А Турция – в особенности закрытый от волны залив Гечек, где ветер работает ежедневно строго по расписанию – чрезвычайно комфортно устроена для проведения любительских регат. Именно любительских, на разномастных и разновеликих чартерных лодках, с гандикапом и дискотекой. Монофлоты, прописавшиеся в Хорватии, здесь как-то не прижились, несмотря на все усилия. Видимо, сумбурный малоазиатский менталитет противится единообразию. Но давайте по порядку.

Стадии гнева и отрицания мы пропустим, и сразу перейдем к торгу. Есть в Турции нечто привлекательное для нас, кроме вынужденной доступности и, собственно, моря! Во-первых, география. Тем, кто еще только приступает к разделу Турции, важно знать, что черноморского побережья у нее нет. Там ловить нечего. Весь турецкий яхтенный чартер – это примерно 250 морских миль между Дидимом и Финике. Не по прямой, а с учетом извилистой границы с греческими Додеканами. Я еще помню времена, когда греческие и турецкие парусные лодки с туристами шастали туда-сюда без особого контроля, но теперь все иначе. Заходы в чужие воды, даже случайные, просто спрямить маршрут, караются сурово с обеих сторон. Итого, вся парусная Турция — двое суток парусно-моторного перехода, и вероятнее парусного по направлению преобладающих ветров.

Есть метео-экономическая теория, согласно которой центр тяжести яхтенного чартера постепенно сдувается местными ветрами вниз по побережью, в юго-восточном направлении, от Бодрума и Мармариса в Ликию, в Фетие и Гечек. Там теперь к морю не подойти – все береговая линия занята маринами и лодочными пирсами. К счастью, за пределами портов на Ликийском побережье есть все, что надо для недельного круиза, если все, что надо – это ресторанный пирс, марина со всеми удобствами, пляж Клеопатры, хамам Клеопатры, античная руина, еще одна, могила Николая Мирликийского, еще одна, и Ликийская тропа на берегу, на горе, на острове, за барной стойкой и в кустах неподалеку (вы же не будете сидеть на лодке безвылазно всю неделю).

Мы плавно перешли ко второй привлекательной стороне Турции, к достопримечательностям и развлечениям (а будет еще и третья). В культурном отношении все ценное здесь относится к «доосманским» временам – к греческим чудесам света, ликийским гробницам, византийским руинам и крестовым походам. Навскидку – храм Аполлона в Дидиме, археологический котлован на месте Мавзолея в Бодруме (Геликарнасе), колосс Родосский (чуть больше 10 миль через пролив от ближайшего ресторана Али на турецкой стороне)… Это только официальные «чудеса света». А есть еще абсолютно обязательные для посещения древний Книдос Праксителя, заросший камышами Каунас рядом с Дальяном, островок Гимилер рядом с пляжем и лагуной Олюдениз, древний Антифеллос, который турки сократили до «Каш», Кекова… ох, уж эта Кекова! И все это изобилие вперемешку с черепашьими пляжами, парапланерными горами, пещерами, горячими источниками и тому подобными чудесами обустроенной природы рангом попроще. Культурная Турция – это как большая мечеть Айа-София. Сколько б из нее ни торчало минаретов, смотришь и сразу понимаешь: не мечеть, а базилика, не в Стамбул, а Константинополь.

Если по какой-то причине климат, при котором сезон купания начинается в апреле и заканчивается в ноябре, география, культура недостаточно убедительны для склонного к депрессии скептика, есть еще средиземноморская кухня во всем ее малоазиатском величии. Избегая очевидного, скажу просто три слова: кюнафе, гюзлеме, ашуре. Произнесите это заклинание вслух. Повторите, если сразу не сработало. И ваши проблемы решаться сами собой, лысина зарастет кудрями, на жирном брюхе выступят кубики пресса, в лицо дунет мельтими, а к затылку нежно прикоснется гик. Впрочем, у каждого понимающего в кулинарии путешественника свое гастрономическое заклинание, собранное из турецких деликатесов. Может, для кого-то лучше сработает: борщ, квашенная капуста, севиче из свежевыловленного (по осени) тунца. В Турции все есть.

И вот еще несколько практических советов для тех, кто дошел до стадии принятия неизбежного и настолько верит в здравый смысл, в то, что державная Турция не «напрыгнет» на гордую Грецию, что готов бронировать лодки не на следующей неделе, а на несколько месяцев вперед. Самый большой выбор лодок и катамаранов (их становится все больше) в Фетие и Гечеке. На ближайших островах и в бухтах залива вполне можно провести всю неделю, купаясь, гуляя по «ликийской тропе», неторопливо перемещаясь под парусом между стоянками по 2-3 часа в день. Можно даже выскочить «наружу» до Гимилера в одну сторону, или до Екинчика в другую (там полагается брать извозчика на плоскодонке до грязей Дальяна). Прекрасный маршрут до 100 миль, особенно если на борту пенсионеры и дети. Или участники парусной регаты. Имейте в виду – две недели майских праздников «на районе» традиционно подчистую выбираются любительскими регатами и флотилиями. Готовьтесь сразу уходить подальше по погоде – в Калкан, Каш, Кекову, Финике – куда угодно, если не хотите всю ночь слушать «награждение победителей этапа» и чужое «караоке». Ну, или участвуйте, гоняйтесь, побеждайте на этапах и пойте в караоке со всеми. Это азартно и весело.

В Бодруме и Мармарисе тоже остались чартерные компании. Их стало меньше, но полуостров Датча его бухтами, пляжами и древностями никуда не делся, а пещера с горячими источниками (разумеется, имени Клеопатры) на островке Караада рядом с Бодрумом вплоть до пандемии точно работала. Раньше «сыновья турецкоподданых» — капитаны местных гулет — сшибали с заезжих яхтсменов плату за просмотр. Кстати, на Карааде лет пять назад в разгар сезона было ночное семибальное землетрясение. Бодрум и греческий Кос тогда накрыла полуметровая волна цунами. Скажете, ерунда? Ничего подобного. Дома в Косе потрескались по всему городу, а на центральной площади рухнул средневековый минарет.

Мы тогда стояли чуть подальше, на греческом вулкане Нисирос – так меня вытряхнуло из койки, а лодки на привязи мотало так, что с краспиц сыпались радарные отражатели. Это я к тому, что мир прекрасен и удивителен несмотря ни на что. Нет повода пренебрегать такой его замечательной во многих отношениях частью, как Турция… И еще один совет, напоследок: торгуйтесь, торгуйтесь изо всех сил – это же Азия, хотя и малая!

Михаил Косолапов
(журнал YACHT RUSSIA, №11-12, ноябрь 2022)

Горит входной зеленый, на рассвете проходим бьеф Беломорского шлюза номер 19, первого в каскаде Беломорско-Балтийского канала. Условно на рассвете, то есть рано утром.

— Яхта Энфин. Канал 19. Ворота открыты. Вставайте на 4 рым.

— Канал 19. Энфин готов к шлюзованию. Заходим.

Над Белым морем июльская белая ночь – легкие сумерки между часом и тремя после полуночи. От Соловков до Беломорска примерно 45 миль, восемь часов под парусом одним галсом.

С погодой нам в этот раз везет, кажется, это не Полярный круг, а Балеары в высокий сезон. Днем приходиться импровизировать бимини из куска брезента, иначе сгорим заживо на 30-градусной жаре. 115 миль от Чупы до Соловков тоже проскочили без малого одним галсом. Кругом никого. Только на выходе из Чупинской губы встретили одинокого гребца на надувной лодке. Суровый мужчина-выживальщик гребет от Петрозаводска в Кандалакшу. Пару дней назад, мы уже встречали его на Сонострове, куда заглянули в поисках мидий, бани и LTE/3G. Баню предложили за 2000 рублей, для интернета обещали запустить генератор, тоже не бесплатно. А вот с мидиями не вышло, хотя все подходы к стоянке окультурены ракушечными фермами.

Тут наш менталитет яхтсменов-горожан натолкнулся на банку непонимания в вопросе товарно-денежных отношений. Идея поменять ведро мидий на деньги – а хотя бы и по грабительскому курсу – не вызвала энтузиазма у местного морского фермера и по совместительству строительного рабочего: «Зачем мне деньги? Водку давай». Мой собеседник представлял клинически ясный случай «зефирного эксперимента» про «отсроченное удовольствие» у детей. Мысль о том, что за предложенные деньги можно купить три бутылки водки, но потом, показалась ему слишком абстрактной, что в целом соответствовало результатам психологических исследований в 60-е годы. У детей, способных к планированию и расчету, жизнь складывалась благополучнее, чем у тех, кто выбирает «синицу в руке» и отказывается за любые деньги сплавать на лодке за сто метров, наломать ведро мидий случайным яхтсменам.

Рядом с кособоким пирсом, на котором шли переговоры, крупный седой мужчина привязывал герметичные мешки к большой надувной лодке. Я все приглядывался, где у плавсредства мотор, но ничего кроме алюминиевых весел не обнаружил. «На веслах иду, — подтвердил обветренный, выщербленный морем и солнцем гребец. – Проверяю на себе границы возможного, как Бомбар. Я тоже врач, занимаюсь реабилитацией, гипнозом владею. За прошлые годы обошел на веслах все море и Кольский полуостров… про Ладогу и Онегу нечего и говорить – дом родной». От предложения доехать до Чупы на буксире он, разумеется, отказался, посмотрел карты, уточнил проход между буйками и вешками, и погреб прочь. Мы с капитаном «Энфина» — загипнотизированные и отчасти пристыженные — смотрели ему вслед. Наш тяжелый, крепкий как утюг, шведский парусный крейсер 1978 года Beason 31, 22 л.с. дизеля в носовой каюте, прокачной гальюн и туристическая газовая плита – все эти излишества казались пятизвездочным отелем.

«Энфин» в походе уже месяц. Он вышел из Ломоносова в середине июня, сложил мачту на Крестовском острове, чтобы бесплатно пройти разводные мосты. Добрался против течения до Шлиссельбурга (Нева полноводна, а в некоторых местах, скажем, у Порогов встречное течение представляет проблему для тихоходной парусной яхты). Там нанимают кран, ставят мачту на место, ночуют, и по Ладоге идут в устье Свири. Рядом со Свирицей, где начинается Новосвирский канал в обход озера, на турбазах есть пара пирсов, пригодных для ночлега. Дальше Лодейное поле, подъемный мост (если того требует мачта), Нижнесвирский шлюз, необоснованно платная стоянка на отшибе у деревянного аттракциона Мандроги, Верхнесвирский шлюз, и на входе в Онегу — крупное поселение Вознесенье с единственной подозрительно мелкой стоянкой на пирсе базы отдыха. За топливом нужно ездить с канистрами на бензоколонку, а береговое электричество – удел слабых духом, избалованных средиземноморской инфраструктурой сибаритов. Зато почти везде есть связь и интернет. И Navionics вполне адекватен обстановке, если вы еще не сменили его на более пригодный для Финского залива и российских внутренних водных путей iSailor.

В общем, обычный маршрут для питерских яхт, направляющихся на Онегу, в Петрозаводск и дальше в Белое море. Примерно 250 миль до Вознесенья, чуть больше недели речного и озерного яхтинга, если не торопиться. В прошлом году мы уже проделали этот маршрут, а на обратном пути из-за штормового предупреждения по Ладоге открыли для себя судоходные каналы вдоль южного берега озера. Оказалось, за двое суток (с учетом графика разведения наплавных мостов) вполне можно пройти каналом от Свирицы до Шлиссельбурга, даже не складывая 14-метровой мачты. Оно того стоит – удивительно живописные, явно пока недооцененные туристами места. Может, и к лучшему.

Белое море

А вот участок от Петрозаводска до Кандалакши, Беломорско-Балтийский канал и Соловки тревожили мое воображение весь год. Поэтому, как только представилась возможность, я прыгнул в Мурманский поезд, начиная с Карелии — все поезда мурманские — и через 30 часов в Умбе уже грузил свой рюкзак на знакомую лодку, с трудом отыскав ее в связке прицепившихся к полудохлому причалу участников регаты «Кубок Кандалакшского залива».

Лодки из Чупы, Архангельска, Северодвинска, Кандалакши, Петрозаводска, и даже вот, как наша, из Санкт-Петербурга раз в год на вершине лета собираются в Чупинском морском яхт-клубе, чтобы неделю погоняться между Терским, Кандалакшским и Карельским берегами Белого моря. Возможно, яхтсменам, тем из них, кто прикипел к хорватским монофлотам или турецким маринам, условия регаты покажутся спартанскими, судейство нестрогим, а яхты слишком разномастными, но, по мне, так в самый раз! Ну, конечно, красный архангельский фанерный Open 950 и раскладной американец — 24-футовый тримаран Corsair — улетали со старта вдаль и выясняли, кто из них быстрее между собой. Что с того? Нам для гонки хватало «полутонников», «четвертаков», «картеров», «конрадов» и экзотического скандинавского секонд-хэнда, вылизанного и доведенного до ума рукастыми потомками поморов.

Чего стоили два чупинских «дракона», переделанные в крейсера местным капитаном-умельцем Михаил Даниловичем Копыловским. Он по ходу рассказал и про третий переделанный «дракон» — знаменитый участием в регате Jester Challenge «Фасон» Алексея Федорука, на котором новгородский яхтсмен в одиночку дважды пересек Атлантику. Что тут сказать? Для русского человека любопытство и подвиг привычнее победы и рекламы! Одинокий гребец на надувной лодке на Сонострове примерно так и сформулировал свое кредо. Но мы, порченные азартом московско-питерские урбанисты, все же с переменным успехом поборолись с «картером» организаторов кубка ‘Rum Runner’ за призовое место в своем дивизионе.

Соловки

Чтобы в сезон встать на Соловках на монастырский причал, нужно заранее договориться об этом со святыми отцами. Или, если позволяет осадка на отливе, просто привязаться на свободное место у каменной стенки рядом со старой верфью. Говорят, раньше яхты пускали внутрь бассейна, за ворота, но теперь там только местные моторки, которые катают туристов на соседний Анзер, к подозрительным лабиринтам Заяцкого острова, к рукотворной дамбе и Белужьему мысу – пасти стадо беломорских китов-белух. Все остальное, а меня в особенности интересовала островная система искусственных каналов, доступно по земле.

Гиды, туристические агентства и услуги здесь повсюду — туризма на Соловках в избытке. Причал для больших круизных теплоходов не простаивает. Пассажиры толпами валят на берег и разъезжаются по обязательным к просмотру локациям, создавая очереди и привнося суету. Но совсем не обязательно покупать организованный тур, можно доехать самостоятельно: поезд в Кемь, оттуда местный теплоход на Большой Соловецкий остров. А где остановиться – в современной гостинице или гостевом доме для странников – решайте сами. Главное, берите побольше спреев от слепней и гнуса. Кусачие кровососы здесь поистине «бич божий» и летнее испытание для человеков.

Противоречивая история и бесспорно изумительная природа островов притягивают разного рода паломников. Утром нас разбудили вопли блаженного странника, который кликушествовал на пешеходной дорожке между яхтой «Энфин» и стеной Спасо-Преображенского монастыря. По мнению этого небрежно одетого и лохматого господина, иноки и трудники, не говоря уже о светских потомках Адама и Евы, намертво погрязли во грехе и нуждаются в покаянии, искуплении и очищении. Возможно, нам всем бы помог огонь аутодафе. Я не расслышал, какие именно меры предлагал этот праведный, но шумный человек, пока его не прогнал восставший от сна охранник.

С одной стороны, туризм хорошо сказывается на мобильном интернете, гостиницах, доступных апартаментах и оранжевом кафе «Экспедиция», где умеют варить эспрессо (хотя, монастырская трапезная показалась мне интереснее и практичнее). С другой… как часто случается, сфера услуг развращает добрых аборигенов. Вот судите сами (и будете судимы, аминь!), грех табакокурения и винопития на островах полностью истреблен – в продуктовых магазинах не продают ни сигарет, ни крепкого алкоголя. Обычно, эти спутники духовной нищеты можно купить рядом с магазином у развращенного сферой услуг местного жителя.

Канал

Проход к следующему по списку 18 шлюзу Беломорско-Балтийского канала нам преграждает Шиженский железнодорожный мост редкой откатно-раскрывающейся системы. Его 66-метровый пролет поднимается вверх, как маятник, с помощью противовеса. Проблема в том, что нам нужен пролет 14 метров, а у моста чуть больше 12 м. Развод моста заказан заранее, готовность нам предписана между 16 и 18 часами. В двух километрах от входного шлюза по восточному, левому берегу есть бетонный пирс для теплоходов, там же капитану «Энфина» предстоит лично оформить бумаги на проход до Онежского озера в портовой администрации. Потому что сайт portcall.marinet.ru, на который не менее, чем за сутки, уже подана заявка о заходе в порт Беломорск, висит. А нам нужно отметиться и внести изменения в крю-лист до разведения моста. Для этого капитану «Энфина» еще перед началом путешествия в Санкт-Петербурге пришлось зарегистрироваться собственным агентом.

Будущее в целом уже пришло на вырубленные в скале берега и шлюзы канала, но так бывает, что ненадежная электроника сбоит, а бумага терпит. И ее по-любому надо оформить и подписать. С 16 часов мы готовы к старту. Уже на подходе к Беломорску капитан убрал морскую УКВ-станцию, по которой переговариваются с портом, в рундук и перешел на речной УКВ-диапазон. Все переговоры со шлюзами на 5 речном канале (300,200 МГц). На Свири, кажется, со шлюзами общались на 3 речном. В 17 часов проходим «уникальный мост» и приближаемся ко второму по ходу следования в Онегу шлюзу. Навстречу идет весь обвешанный кранцами граненый стальной кеч капитана Литау «Апостол Андрей». Тяжело груженая яхта следует куда-то на Новую Землю или еще дальше в тающие арктические льды.

Первый двухкамерный шлюз №16 проходим через 2 часа. Диспетчер спрашивает, где будем ночевать. Нас ведут по рации от шлюза к шлюзу. Якорные стоянки или швартовки следует оговаривать с диспетчерами шлюзов. Ночевать мы не хотим, идем нон-стоп – четыре половозрелых яхтсмена вполне могут нести вахты парами и шлюзоваться непрерывно. Канал пуст, навстречу никого. Заходим в мокрые бетонные камеры шлюзов в гордом одиночестве и вяжемся «серьгой» с носа и кормы на предписанный диспетчером «поплавок». Обычно это «4 рым». Пятому не бывать – их всего четыре в шлюзовых камерах 135 м длиной и 14,3 м шириной.

В 6 утра мы на 12 шлюзе. Он выглядит иначе, чем предыдущие – белый, со стальной камерой, очень высокий и самый бурный из всех. Идем вперед без остановок по фарватеру. Полный штиль. Левый восточный берег лесистый и пустынный. Правый, вдоль которого идет железная дорога на Кольский полуостров, местами довольно плотно обустроен – вдоль берега тянутся деревеньки, пирсы, ангары. Через полтора часа, выходим из 10 шлюза в большое Выгозеро, до следующего препятствия примерно 10-11 часов пятиузловым ходом. Формально мы поднимаемся по реке против течения, навигационные знаки расставлены по направлению от Онежского озера к Белому морю. Неформально мы тоже поднимаемся по каналу вплоть до шлюза №7 на 102 метра от уровня моря. Ширина фарватера в канале от 36 до 100 метров. Между 8 и 7 шлюзам расположен водораздел — самое высокое место канала. Поэтому в декабре 1941 отступающая Красная армия в последнюю очередь взорвала именно 7 шлюз, тогда потоком воды буквально смыло Повенец, уже захваченный финскими войсками.

Южный склон канала имеет перепад высот — или «напор», как говорят здесь — почти 70 м. От седьмого шлюза начинается короткий спуск, знаменитая «Повенчанская лестница», вырубленная вручную в карельских скалах, впрочем, как и весь остальной канал, «перековывающимися трудом» узниками БелБалтЛага, «каналоармейцами» за 20 месяцев «ударного труда».

Во время реконструкции в 70-е годах фарватер углубили на всем протяжении до гарантированных 4 метров, постепенно заменили деревянные конструкции на бетонные и стальные, отстроили за последние годы современные административные здания – почти 90-лет истории изменили вид канала. Но ряжи и валуны, размером с тачку землекопа, из которых выложены берега, плотины и дамбы до сих пор стоят, как памятник трагической эпохе, лицемерно объявившей невыносимый ручной труд «инновацией» и «перевоспитанием». Странное ощущение испытываешь в этих местах, тяжелое наследие Отечественной войны и воспоминания о «пилотном проекте» будущего Гулага, воспетом «буревестником революции» Горьким и талантливо отрекламированном конструктивистом Родченко, дают о себе знать на каждом шагу.

Всю «повенчанскую лестницу» шлюзуемся правым бортом. Левые поплавки в камерах отсутствуют. Начиная с пятого шлюза появляется устойчивая мобильная связь и LTE. Пять часов на семь двухкамерных шлюзов, на этот раз в компании моторки. По 30-40 минут на каждый. Моторный катер догнал и обогнал тихоходную парусную яхту еще на озерах, но в шлюзы нас все равно пускают парой. Наконец, в 4:30 утра канал позади, выходим в Онежское озеро. Расходимся на озерном фарватере с круизным теплоходом «Ленин». Не померещилось спросонья, точно «Ленин»! Четвертое судно за 35 часов и 225 километров – на реке считают километрами, считая от Шиженского моста. Плюс моторный катер, встречная баржа с березовыми бревнами и ночующий «дикарем» между восьмым и девятым шлюзами на Маткозере буксир…

До Петрозаводска осталось около 100 миль или 185 км бейдевиндом против озерной волны, но зато с обязательным заходом в Кижи. Волшебное место, не пропустите, когда соберетесь на Белое море. Есть понтон, но на берег пускают до 20 часов. Это по пути, совсем рядом. Впрочем, на русском севере все рядом: от Питера до Канадалакши всего две реки, два больших озера, десяток водохранилищ, 21 шлюз и одно море — рукой подать.

(июль 2022)

Михаил Косолапов

Журнал YACHT RUSSIA (№9-10, сентябрь 2022)

Председателя Владлена Соломоновича в правлении ТСЖ не любили и считали гомосексуалом. Для этого имелись три надежных основания. Во-первых, он был начальник. Во-вторых, по коллективному мнению, шибко умный: закончил Строгановское училище по классу промышленного дизайна и много знал. Скажем, отчего вагоны в метро синие, где находится Джаганнат-мандир, что это вообще такое, и еще уйму ерунды в таком роде. В-третьих, он действительно был гомосексуалом, хотя ничем, кроме лосьона Calvin Klein и дурацкой привычки зимой и летом носить черный френч, себя не выдавал.

Но шила в мешке не утаишь, и от рентгенолога Люси из четвертого подъезда не укроешься. Ведь, казалось бы, пусть его п…дарас — был бы человек хороший. А ничего подобного! Улыбаются, здороваются, а сами такое… Только инженер теплосетей Семен Игоревич до поры не придавал значения наветам, и был доброжелателен, почти накоротке с Владленом Соломоновичем. Даже совместно отмечали начало зимнего отопительного сезона в прошлом году. Досидели до полуночи в правлении, «роднуля» обзвонилась. Грозила разводом.

Семен Игоревич, конечно, плохой пример — человек увлечен работой, поверхностного интереса к сослуживцам, не особенно наблюдательный, этакая «вещь в себе». Лазает по своим подвалам и чердакам, всё трубы, трубы — хоть бы и вовсе людей не было кругом. Однако, с председателем правления приятельствовал и плохого не прозревал до случая в первый день апреля, после которого точно сиамская кошка между ними проскочила.

Владлен Соломонович так и не понял, что произошло. Сидели в каптерке у инженера, выпивали по душам. Он в удовольствие, как полагается бывшему промышленному дизайнеру и художественной натуре, на задней стороне мятого чертежа с трубами елозил огрызком химического карандаша портрет собеседника. Инженер посмеивался — мастерство не пропьешь!

«Ты вот, Семен Игоревич, бинарная персона, как я ухватываю, тебя черно-белой графикой передавать самое то, нет в тебе подтекста, полутонов, переживания. Одни трубы и теплоцентрали. Робот ты, андроид по сути. Живешь по программе, как научили», — рассуждал Владлен Соломонович, после четвертой рюмки четырехлетнего коктебеля, расстегнув ворот своего френча.

«Да рисуй как видишь, художнику положено, у него четыре глаза. А ты, стало быть, Владлен Соломонович, не бинарная персона? Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка. Сложная и с градиентом? Прямо как радуга! Только я тебе как инженер скажу: радуга твоя «небинарная» никакой не природный спектр, а нарисована в семь цветов покупными красками поверх моего черно-белого чертежа и устроена попроще любой аксонометрии. Так-то вот!» — в подборе аналогии раскрасневшийся Семен Игоревич проявил неожиданную точность, удивившую избыточно образованного и разбирающего «культурные коды» председателя ТСЖ.

Владлен Соломонович облизал карандаш и нарисовал инженеру синие крысиные усы. «Все в мире бинарно. — горячился между тем Семен Игоревич. — Слон и моська, лучистая колбаса и скумбрия, дельфин и русалка, даже комиссар Малевич с квадратом вместо иконы. Он его кому рисовал? куда вешал? с какой целью? Так и ты со своей нарисованной в башке радугой только мнишь, что сложнее прочих устроен. Вся твоя радуга при должном освещении наизнанку выворачивается и отражается в обратном порядке. Хоть туда, хоть сюда — как тебе удобно. Двойная радуга, бинарная… Ты в какого бога веруешь, Владлен Соломонович?»

«Я крещеный, — насупился председатель ТСЖ и пририсовал портрету вторую усатую голову, хотя инженер в жизни усов не носил. — Бог триедин, на это что скажешь, вестник дихотомии?» Коктебель заканчивался. Разговор сворачивал не туда.

«Скажу, либо ты небинарный и семицветный, либо правоверный как Навзод — и нечего тут трехмерной жопой крутить! Деньгами берем, а все честные. За мир бомбы кидаем, за свободу в шеренгу строимся. И так уже все шизофреники сделались, ни в чем уверенности нет… А теплоцентрали ржавые текут! И крыс в подвале опять потравили, нелюди», — Семен Игоревич пискнул от возмущения и замолк.

Сплошь в красивых ржавых разводах трубы уютно сопели. В подвальном помещении булькало и похрюкивало. Шоркала по асфальту метла разнорабочего Навзода. Дом, словно всплывший из почвы сперматический кит, готовился высморкать обитателей через единственную ноздрю. Председатель ТСЖ Владлен Соломонович дорисовал третью усатую голову с на портрете Семена Игоревича и отложил карандаш.

«А я так вижу. Имею право», — пробурчал он себе под нос, отмечая очевидное несходство изображения с натурой. Семен Игоревич в жизни походил на артиста Смоктуновского, а не на трехголовую крысу величиной с корги, кутающуюся в клетчатую мужскую сорочку не по размеру. Владлен Соломонович развернул картинку и подался через стол позвать собутыльника вместе посмеяться над шаржем, но отшатнулся, увидев выражение его лица. Вместо лица у Семена Игоревича был белый силикатный кирпич. Возможно, даже покрытый гидрофобным составом. Кирпичные глаза уставились на портрет, ротовое отверстие беззвучно открывалось и закрывалось.

На негнущихся ногах, неловко, как слепой робот Вертер, грузно переваливаясь и клацая клювом, подобно исполину хацегоптериксу, инженер по теплосетям выступил из подсобки. При этом он так саданул на прощание дверью, что в углу опрокинулся прошлогодний стенд с противопожарной наглядной агитацией. Тем самым открылась неприличная дыра в подвал. «Что такое? Почему не заделана?» — по инерции отметил про себя страдающий на службе в одиночестве председатель правления ТСЖ, обескураженный реакцией инженера по теплосетям на невинную в общем-то шутку.

Подумаешь, не понравился портрет! Так скажи словами, этот порвем, другой нарисуем. Скрытый во Владлене Соломоновиче художник еще почти час чувствовал себя уязвленным. Пока разбитная девка Маруся из бухгалтерии не выпросила себе портрет инженера с тремя крысиными головами. Владлен Соломонович отдал, чего ж не отдать? Отчасти даже лестно. И никакая она уже давно не «разбитная», скорее потерянная.

Дыру так и не заделали до самого Рождества, когда Семен Игоревич таинственно исчез в своей запертой изнутри подсобке. Овчарку следователи приводили — ни следа. Весь дом переворошили. Удивительные дела тут у вас творятся, говорят. А это мы и без полиции сами знаем.

Все.

Михаил Косолапов

(«TCЖ/записки на айфоне»)

10.06.2022

В самом центе рыхлого блина «старой» Москвы — расплющенной тяжестью русского неба сухопутной медузы в междуречье Волги и Оки — стоит крепость. В ней сидит елбасы, из-за красных стен он следит за всеми странами и народами. И что попадает в его поле зрения — то есть, а чего не попадает — того нет. Так у нас повелось с древних времен.

С декабря 2021 года в поле зрения попал «Дом Культуры ГЭС-2». Раньше он был скрыт от взгляда Кремля и прятался за мрачной громадой иофанова дома на набережной. В его мертвых залах ржавели монструозные котлы, бродили призраки латышских стрелков, и черные вороны хрипло кричали «Nevermore» из провалов окон на случайных прохожих.

Но вот пришел новый хозяин, разбогатевший на русском духе откупщик, привел директоршу из фрязей, а та позвала архитектора тоже из фрязей, некогда прославленного среди франков, чтобы тот разделал труп неорусского чудовища под хайтек. Чтобы выкрасил пустое нутро в белое, стены в серое, а трубы в синее. И сделали так…

На заднем дворе устроили искусственный склон и насадили рядами березы, обустроили набережную канавы, и поставили перед входом комковатую скульптуру. И хотя огромная алюминиевая куча изображала «глину созидателя», подлый московский люд сразу обозвал ее за внешнее сходство «большим говном».

Говорят, синие трубы в электрическом сиянии по ночам и привлекли поначалу недреманное око из-за красной стены через реку. «Большое говно» оттуда разглядели уже потом, когда елбасы пожелал лично осмотреть московское диво, изготовленное фрязями на деньги возгордившегося откупщика.

Нет в древней Москве сущности иной, чем та, которая побуждается к жизни взглядом из-за стены и близостью к сердцу города, к его Кремлю. Все через него стало быть — и дом Иофана на набережной для слуг народа, и кротовые норы метро для самого народа, и стеклянное сити — гетто сребролюбцев, и даже собор вместо бассейна (а до него бассейн вместо собора — суть одна)… «Поднимите мне веки», — перекатываются белые камни кремлевских подземелий, и некоторые улавливают среди шороха звуки лютни, а некоторым чудятся дальние громы. Нет в Москве никого и ничего, что устояло бы, выдержало этот хтонический взгляд — сокрушающий и дающий.

Так и здесь. Откупщик скукожился и уполз в тень. Его искусники-фрязи бежали туда, откуда приехали. Но хрустальный дом культуры, гальванический Левиафан пробудился! Вдохнул стылый воздух московской зимы, отразился в «ледяной ряби канала» и воссиял, как хрупкая насекомая эфемерида. Или как вымершая гигантская стрекоза Меганевра, обугленные останки которой ГЭС-2 пережигал когда-то в электричество для московского трамвая…

Я иду по сплошь выкрашенному в белое чреву бывшей электростанции. Всюду металл, похожий на пластик, и стекло, похожее на свое отсутствие. Изящные как тележки в супермаркете поручни ограждают меня от падения в бездну, в прошлое, в калифорнийскую Санта-Барбару, сериал о которой зачем-то снимает заново приглашенный исландский художник. Ему специально построили декорации и наняли актеров. «Сиси, не подписывай завещание», — говорит пожилому мужчине Джина или София. Обе с прической как у фронтмена группы A-HA.

Во чреве Левиафана, в прозрачном мире-изнанке все выглядит ненастоящим. В этом обморочном театре актеры-блогеры снимают в белых декорациях тик-токи, актеры-зрители изучают декорации выставок, а специально нанятые и обученные студенты театральных училищ изображают вежливых гидов и сотрудников. Настоящими выглядят только охранники у рамки детектора на входе. И еще таджики-маляры в оранжевых жилетах, которые слоняются по ажурным переходам с баллончиками и ведерками белой краски и подкрашивают, подкрашивают. Хотя в этом иммерсивном театре и они, возможно, только играют роль таджиков-разнорабочих.

Если подняться под крышу, можно увидеть, как в прозрачных офисах-аквариумах едва прикрытые белыми жалюзи от случайных взглядов медитируют с аймаками, айпадами и айфонами местные элои. Здесь в «верхнем мире» они придумывают минималистичные черно-белые брошюры, объясняющие и толкующие почтенной публике смыслы ярмарочных балаганов «нижнего мира». Не случайно выставочные пространства в цоколе дома культуры отданы кричаще-яркому, вульгарному как жизнь после жизни современному искусству морлоков.

Словно подчеркивая пропасть между белым миром звенящей, сверкающей пустоты беззащитных внутренностей Левиафана и глухим, плотным, брудастым, грязноватым миром внешней Москвы за стеклом — нашим миром, чего уж там! — висит над темной водой Москвы-реки наш Калинов, наш Патриарший мост. От дома культуры, мимо храма-бассейна до метро имени князя-анархиста.

Такое вот извержение духа, гейзер смысла и реклама клиники для больных душ одновременно. И над всем этим богатством сияют пятиконечные рубиновые глаза древней твердыни православия. Ну и самодержавия с народностью тоже.

Михаил Косолапов

04.02.2022

В бывшем ЦДХ открылась отчетная выставка европейских мастеров современной художественной культуры. Называется «Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Москва, Берлин, Париж». Выглядит ровно так как называется. И хорошо уже то, что обошлось без криволинейных проходов, лабиринтов, дырок в стенах и светового шоу, как это любят у нас в деревне…

Возможно из-за благотворного влияния «европейских колонизаторов» работы висят на удивление ровно и нормально освещены, инсталляции и скульптуры доступны для изучения со всех сторон, видео показывают в темных каморках, а экспликации понятны и читаемы (я не про содержание). Экспозиционный прием, дизайн важен для краеведческого музея, или когда вы показываете какую-нибудь явную ерунду — шубу жены Виктора Цоя, штаны певца Талькова, гитару барда Высоцкого, анимированные 3D-полотна Ван-Гога — делаете коммерческое шоу из «говна и палок». А столь внушительное собрание европейских художников любопытно уже само по себе и не нуждается в «визуальных костылях». Хороший дизайн выставки — когда его не видно.

Диктат проводников «культурной повестки» проявляется в другом. Как раз в многообразии и единстве, в бессмысленно цельном высказывании о современности, которое после Москвы поедет на гастроли Париж, и будет на разные лады убеждать тамошних обывателей, что они точно такие же, как тутошние, московские. И все едино, и проблемы у всех одни, и «все люди братья, а все бабы — сестры». И если мы всплакнем над иммигрантами, заклеймим авторитаризм, разделим мусор, встанем на колени перед униженными и оскорбленными и в 100500-й раз покаемся за грехи отцов, великих отцов, отцов-основателей — наступит рай на Земле, тысячелетнее царство добра и конец истории в хорошем смысле.

Наверное это было бы и неплохо, если бы не являлось «культурной политикой», то есть чистой спекуляцией, «бартовским» мифом и тенью на стене пещеры умопомрачения. ‘We are the world we are the people’, — пел 30 лет назад капитан Очевидность из Greenpeace. Вот эта визуализация «социального запроса» и «ответственности автора» перед обществом — самое интересное на выставке «Многообразие. Единство». Причем скорее для антропологов, социологов, историков искусства, чем для художников и подготовленных зрителей. Нет, ну детям еще и папуасам тоже понравится. Им все яркое нравится. Даже глупый супрематизм. (это сейчас шовинизм был или абьюз? или все сразу?)

В этом супермаркете искусства ходишь по залам-отделам и потребляешь бесспорные, вечно прогрессивные, скрипучие, как бегущая по кругу карусель, популярные мелодии прошлого века. Ведь ничего не меняется! Какой-то бесконечный «новогодний огонек». Пикейные жилеты пан Кифер и пани Болтански обсудят добрые старые времена, юная фройляйн, лежа на боку, исполнит шансон про ГДР, обезьянка из Суринама прибьет цисгендерного дядю Сэма надувным молотком, дуэт Гилберта и Джорджа споет комические куплеты и дальше по списку…

Так выглядят примерно все групповые выставки и музеи современного искусства в «первом» и «втором» мирах. А жителей «третьего» всегда можно привезти, окультурить и показать в зверинце… в смысле в галерее там, или на бьеннале. Отчасти потому, что культурная политика теперь определяет содержание, следование ей строго вменяется в обязанность разным художникам. И в этом их многообразие. А отчасти вследствие общей изотропности, равномерности и прямолинейности языка современного искусства. Грубо говоря, картинка зафиксировалась в 60-70 годах прошлого века, когда жанр созрел и «окуклился» в школу. И в этом его единство.

Все это не значит, что на выставке нечего смотреть. О нет, там много ярких — и буквально, и метафорически работ. Это не противоречие, «творческие единицы» живут и прекрасно делают искусство в условиях «социального заказа», идеологии, цензуры. Разве мы выбросили на помойку Веру Мухину или «певца Гулага» Родченко? Ну или, скажем, «фашиста» Эзру Паунда? Даже Лени Рифеншталь. Нет, конечно. Проблема вовсе не в том, что «новая реальность» опять предъявляет современному художнику политические и связанные с ними нравственные требования, а в том, что современное искусство выработало свой «канон». И выставка в Новой Третьяковке «Современное искусство Европы» не отступает от него ни на шаг.

Российские художники в этой смердяковской куче выглядят на удивление свежо — еще не канонизировались. Смешно, но видел двух Аристархов Чернышовых: один — «бегущая строка» перед входом, а второй (не помню его фамилии) — на третьем этаже, где можно сплясать на черном круге перед камерой и полюбоваться как фигурка на экране облепливается цветной 3D-херней и повторяет движения танцора.

(сделал несколько случайных фоток, зрителей почти нет, каталогов нет, буклетики тоже не напечатали — предлагают скачать приложение)

Михаил Косолапов

21.01.2022

UPD (10.04.2022) Полтора месяца прошло со дня вторжения на Украину. Трагические события привели к катастрофическим для культуры последствиям. Музейные связи России и ЕС оборваны, все выставки отменены, многие экспонаты задержаны. И все это лишь малая толика санкционного давления «коллективного запада» на Россию в ответ на спровоцированную и давно ожидаемую агрессию. Границы,  приоткрывшиеся после пандемии, снова закрыты. Мир на глазах меняется, и не в лучшую сторону, а, скорее, обрушивается в Средневековье с его «культурой отмены», «коллективной ответственностью», шовинизмом и манихейством.

Разумеется эта выставка была закрыта организаторами одной из первых, но несмотря на торопливость европейских культурных чиновников, «отвратительный образец сотрудничества» с токсичной Россией подвергнут остракизму и коллективно осужден. Хотя и до войны проект сопровождался множественными скандалами в прессе, между организаторами, среди участников. Вряд ли теперь эта выставка в ближайшие годы доберется до Парижа. Ну, по крайней мере, берлинская и московская почтенная публика успела изведать довоенного «многообразия и единства».