Левиафан (эссе про «Дом культуры ГЭС-2″)
В самом центе рыхлого блина «старой» Москвы — расплющенной тяжестью русского неба сухопутной медузы в междуречье Волги и Оки — стоит крепость. В ней сидит елбасы, из-за красных стен он следит за всеми странами и народами. И что попадает в его поле зрения — то есть, а чего не попадает — того нет. Так у нас повелось с древних времен.
С декабря 2021 года в поле зрения попал «Дом Культуры ГЭС-2». Раньше он был скрыт от взгляда Кремля и прятался за мрачной громадой иофанова дома на набережной. В его мертвых залах ржавели монструозные котлы, бродили призраки латышских стрелков, и черные вороны хрипло кричали «Nevermore» из провалов окон на случайных прохожих.
Но вот пришел новый хозяин, разбогатевший на русском духе откупщик, привел директоршу из фрязей, а та позвала архитектора тоже из фрязей, некогда прославленного среди франков, чтобы тот разделал труп неорусского чудовища под хайтек. Чтобы выкрасил пустое нутро в белое, стены в серое, а трубы в синее. И сделали так…
На заднем дворе устроили искусственный склон и насадили рядами березы, обустроили набережную канавы, и поставили перед входом комковатую скульптуру. И хотя огромная алюминиевая куча изображала «глину созидателя», подлый московский люд сразу обозвал ее за внешнее сходство «большим говном».
Говорят, синие трубы в электрическом сиянии по ночам и привлекли поначалу недреманное око из-за красной стены через реку. «Большое говно» оттуда разглядели уже потом, когда елбасы пожелал лично осмотреть московское диво, изготовленное фрязями на деньги возгордившегося откупщика.
Нет в древней Москве сущности иной, чем та, которая побуждается к жизни взглядом из-за стены и близостью к сердцу города, к его Кремлю. Все через него стало быть — и дом Иофана на набережной для слуг народа, и кротовые норы метро для самого народа, и стеклянное сити — гетто сребролюбцев, и даже собор вместо бассейна (а до него бассейн вместо собора — суть одна)… «Поднимите мне веки», — перекатываются белые камни кремлевских подземелий, и некоторые улавливают среди шороха звуки лютни, а некоторым чудятся дальние громы. Нет в Москве никого и ничего, что устояло бы, выдержало этот хтонический взгляд — сокрушающий и дающий.
Так и здесь. Откупщик скукожился и уполз в тень. Его искусники-фрязи бежали туда, откуда приехали. Но хрустальный дом культуры, гальванический Левиафан пробудился! Вдохнул стылый воздух московской зимы, отразился в «ледяной ряби канала» и воссиял, как хрупкая насекомая эфемерида. Или как вымершая гигантская стрекоза Меганевра, обугленные останки которой ГЭС-2 пережигал когда-то в электричество для московского трамвая…
Я иду по сплошь выкрашенному в белое чреву бывшей электростанции. Всюду металл, похожий на пластик, и стекло, похожее на свое отсутствие. Изящные как тележки в супермаркете поручни ограждают меня от падения в бездну, в прошлое, в калифорнийскую Санта-Барбару, сериал о которой зачем-то снимает заново приглашенный исландский художник. Ему специально построили декорации и наняли актеров. «Сиси, не подписывай завещание», — говорит пожилому мужчине Джина или София. Обе с прической как у фронтмена группы A-HA.
Во чреве Левиафана, в прозрачном мире-изнанке все выглядит ненастоящим. В этом обморочном театре актеры-блогеры снимают в белых декорациях тик-токи, актеры-зрители изучают декорации выставок, а специально нанятые и обученные студенты театральных училищ изображают вежливых гидов и сотрудников. Настоящими выглядят только охранники у рамки детектора на входе. И еще таджики-маляры в оранжевых жилетах, которые слоняются по ажурным переходам с баллончиками и ведерками белой краски и подкрашивают, подкрашивают. Хотя в этом иммерсивном театре и они, возможно, только играют роль таджиков-разнорабочих.
Если подняться под крышу, можно увидеть, как в прозрачных офисах-аквариумах едва прикрытые белыми жалюзи от случайных взглядов медитируют с аймаками, айпадами и айфонами местные элои. Здесь в «верхнем мире» они придумывают минималистичные черно-белые брошюры, объясняющие и толкующие почтенной публике смыслы ярмарочных балаганов «нижнего мира». Не случайно выставочные пространства в цоколе дома культуры отданы кричаще-яркому, вульгарному как жизнь после жизни современному искусству морлоков.
Словно подчеркивая пропасть между белым миром звенящей, сверкающей пустоты беззащитных внутренностей Левиафана и глухим, плотным, брудастым, грязноватым миром внешней Москвы за стеклом — нашим миром, чего уж там! — висит над темной водой Москвы-реки наш Калинов, наш Патриарший мост. От дома культуры, мимо храма-бассейна до метро имени князя-анархиста.
Такое вот извержение духа, гейзер смысла и реклама клиники для больных душ одновременно. И над всем этим богатством сияют пятиконечные рубиновые глаза древней твердыни православия. Ну и самодержавия с народностью тоже.
Михаил Косолапов
04.02.2022
Tags: art, long read, mikhail kosolapov, text, михаил косолапов
