Монашка в черном приподнимается с табуретки у входа в каморку, берет верхний диск из стопки, лежащей перед с ней, и включает CD-проигрыватель. «Я вернусь», — поет русский народный богатырь и поэт Игорь Тальков из маленькой черной коробочки, в которой теперь бьется и страдает его мятущаяся душа. И повторяет еще и еще: я вернусь.

Ему есть куда возвращаться. Во флигеле особняка Офицерского собрания, где разместился музей Игоря Талькова, заботливо подготовлено все, что может понадобиться поэту на первое время: одежда, обувь, гитара, усилитель и документы, включая трудовую книжку и почетные грамоты. Здесь его любят и ждут. Монашка делает музыку погромче, чтобы я не упустил ни единого слова.

Я озираюсь по сторонам. Кровавые штаны поэта висят на видном месте в стеклянном шкафу. В углу теплится лампадка. Монашкины пальцы, листающие тонкий сборник стихов, наверняка, пахнут ладаном. На стене рядом со штанами — фотографии, на которых видный мужчина — бывший носитель кровавых штанов — позирует в средневековой одежде русского князя. В княжеских одеждах мужчина выглядит решительно и скорбно, как подобает витязю, рожденному для подвига и муки.

Тяжек удел народного поэта. Коротка его жизнь. Чуден его дар. Да и сам он чуден и непостижим. Я брожу по маленькой каморке, где собраны реликвии, свидетельствующие о жизни и смерти Игоря Талькова, и не перестаю удивляться тому, как из всех этих бессмысленных и жалких вещей, из этого хлама складывается трагическая фигура певца земли русской.

Вот он в мешковатой несуразной форме стоит среди армейских друзей. На его лице глупая улыбка, такая же как у всех. На его голове глупая стрижка, такая же как у всех. И сама эта фотография словно взята из дембельского альбома, такого же как у всех. И кто бы смог разглядеть за всей этой нелепицей будущего соловья России? Вот черновики его стихов. Корявые строчки наползают друг на друга. Романтические вирши недалекого подростка. Суггестивная лирика. Иными словами то, что получается у 99 процентов недалеких подростков, берущихся слагать стихи. Почему же именно его, тальковская суггестивная лирика так тронула сердца россиян? Какие нежные стропила кособокой русской души ему удалось подпилить пластиковым медиатором своего… чего? Дара? Трудно сказать чего.

Вглядываюсь в черно-белое лицо Игоря Талькова на фотографии с какого-то концерта. Лик певца одухотворен, глаза вдохновенно прикрыты, левый кулак воздет к небесам, правый нервно душит гриф гитары, рот певца разверст — чудо извержения песни из чрева поэта запечатлено в самый драматический, кульминационный момент. Возможно, мгновение назад с его губ слетели слова «чистые пруды — застенчивые ивы» или суровый рефрен «Россия! Па-ба-бам!». Есть в его песнях трогательная простота и беззащитность. Подобные чувства порождает в зрителях несчастный музыкальный ребенок, которого родители устанавливают на табуретку посреди комнаты и заставляют исполнять гостям дома песню «во саду ли, в огороде».

CD-проигрыватель замолкает. Монашка поднимается, протягивает руку и снова нажимает на кнопку Play. Все начинается сначала, все возвращается на круги своя. Я вернусь, упорствует Игорь Тальков. Не дай бог. Я настороженно прислушиваюсь к его обещаниям. А ну как и впрямь вернется?  Войдет простоволосый и босой, в белой окровавленной рубахе с дырой на груди, окинет пронзительным взглядом зажравшуюся, бездуховную, развратную Москву, тяжко вздохнет и, внезапно, могучим ударом разобьет на тысячи осколков стеклянный шкаф и холодной после многолетнего небытия рукой сдернет со стенда свои последние, смертные штаны с бурыми пятнами засохшей крови. Наденет  пыльный концертный френч с георгиевским крестом, тронет гитару и запоет.

И его хриплый голос зазвучит над нами как набат, как вечевой колокол, как труба архангела, призывающего живых и мертвых на страшный суд. И праведные станут танцевать от радости, потому что песни его ритмичны и пригодны для танца, а неправедные будут закрывать уши и страдать от ужасной муки, потому что песни его невыносимы для слуха. И он станет править всеми людьми тысячу лет. Россия воссияет среди стран запада и стран востока. И будет процветание и покой для праведных, а неправедные позавидуют мертвым, бросятся с набережной в Отводной канал и потонут.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2006, колонка «Напоследок»)

Последние десять лет новейшей истории Россия занимается интенсивным поиском своей государственной и культурной идентичности. По крайней мере, так утверждают политологи, экономисты, экуменисты, конспирологи, экстрасенсы и прочие эксперты в области приблизительных знаний. Поиск идентичности идет трудно.

Кто мы, задаются вечным вопросом, любознательные культурологи – восток или запад? Мы выглядим как европейцы, а думаем как азиаты: означает ли это, что нам жизненно необходимо развивать биотехнологии и добывающие отрасли промышленности или, напротив, лучшее для нас – уйти в монастырь и сконцентрироваться на компьютерных науках? Нам более-менее наплевать на обиды самолюбивых грузин и прибалтов – не выражается ли в этом наше реликтовое имперское высокомерие по отношению к малым сим? Действительно ли нашей рабской сути больше соответствует сильная центральная власть и либеральная экономика или наша свободолюбивая, склонная к беспощадному бунту натура требует парламентской  демократии и социально ориентированной экономики? Быть ли нам частью новой Европы и западного мира в целом, или нас ждет присоединение к Поднебесной и поглощение азиатскими драконами востока?

Политические  эксперты делают блестящие карьеры на предсказаниях будущего, как раньше, в начале девяностых такие карьеры делали астрологи. Но ни те, ни другие не в состоянии объяснить кто же мы такие, и что нам делать дальше. Вернее, каждый отдельно взятый политолог или астролог подозрительно быстро даст точный и абсолютно правильный ответ на любой вопрос. И забавно, что этот ответ будет ничем не хуже прочих, даже если будущее  покажет его несостоятельность и откажется соответствовать прогнозам. Всегда можно подкорректировать предсказание, тем более, на этот счет найдется подходящая случаю политическая, экономическая или астрологическая интерпретация.

Спекуляции на тему новой российской идентичности не окончены и не окончатся никогда. Может быть в том и состоит миссия России: бесконечно искать свое место на мировой карте и служить иным народам пугалом и ориентиром? Нам жизненно необходимы новые, оригинальные подходы к рассмотрению вечных российских геополитических проблем. Только тогда мы сможем понять себя и окончательно занять свое место в истории и географии.

Геополитическая картофельная гипотеза возникла на стыке диетологии и политологии. Дело в том, что основой рациона русского человека является картофель. До настоящего времени этому факту не придавалось большого значения, хотя изучение взаимосвязи картофеля и русского человека, позволяет объяснить многие современные геополитические проблемы России.

Судите сами, нашим единственным надежным союзником на постсоветском пространстве является братская Белоруссия, страна с ярко выраженной картофельной ориентацией в области питания. Украина исторически и культурно близка нам, но отличия в схеме питания все же оказывают определенное негативное влияние. Как известно, для украинца гораздо большее значение имеет свекла. Функциональное сходство клубня картофеля и подземной, питательной части свеклы обуславливает единство наших народов, а различия в форме, цвете и способе приготовления становятся причиной межгосударственных противоречий. Если мы хотим сохранить дружественные, доверительные связи с украинцами, мы просто обязаны учитывать этот геополитический фактор.

Проблемы в отношениях с прибалтийскими странами и Грузией тоже легко объясняются отношением прибалтов и грузин к картофелю. В Грузии картофель — не более чем дополнение, гарнир к шашлыку. Отсюда потребительский и несколько пренебрежительный взгляд грузинских политиков на Россию. Прибалтийцы, традиционно склонные к картофелю, за несколько последних лет изменили своему историческому приоритету в области питания в пользу генно-модифицированных европейских продуктов. Это привело их в состав ЕС и НАТО, но дезориентировало в вопросах собственной истории и способствовало ухудшению отношений с Россией.

Продолжая научный анализ международных сношений с точки зрения «картофельной геополитики», мы увидим, что американцы, в принципе признавая картофель, понимают его однобоко и превратно, делая из него хрустящие чипсы и картофель-фри. (Кстати, идея  картофеля-фри (или, по-другому «френч фрай») завезена в Америку из Франции, вместе с идеями свободы, равенства, братства и либеральными ценностями)

Для многих  европейских стран картофель имеет важное, хотя и не определяющее значение. Однако, чешские картофельные «крокеты», немецкие картофельные пирожки, скандинавская вареная, швейцарская печеная, голландская жареная картошка – все это внушает надежду и создает почву для будущих партнерских отношений России со странами Европейского союза.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2006, колонка «Напоследок»)

Можно открыть дорогой бутик, торгующий палеными китайскими шмотками по запредельным ценам, перевести на русский язык сочинения  Дэна Брауна, пустить в широкий прокат фильм «Девятая рота», сделать гимном Москвы косноязычную песню Газманова – нет такой глупости, для которой бы не нашелся ценитель и покупатель. Существует бесконечное множество более-менее надежных способов воспользоваться человеческой глупостью, но лишь один способ позволяет строго научно определить меру глупости, отпущенную отдельному человеку. Я имею в виду измерение коэффициента интеллекта IQ.

Безусловно, это одно из величайших достижений человеческого разума в области познания собственной глупости. Не случайно первенство изобретения IQ оспаривают сразу несколько болванов. «Научным» этот метод следует считать в том же смысле, в котором под словом «наука» подразумевается скорее установление зависимости между  знаком зодиака водителя и величиной полученных им страховых выплат, чем расчеты траекторий космических перелетов или клонирование овец.

Благодаря своей простоте (если не сказать своему простодушию) метод количественного измерения глупости получил настолько широкое распространение, что даже несчастные соискатели рабочих мест за офисными столами вынуждены проходить во время процесса  трудоустройства разнообразные IQ-тесты. Обыкновенно человеку хватает ума утаивать собственную глупость от окружающих. По этой причине мы выглядим более умными, чем являемся и потому же, как нам кажется,  живем во вполне комфортном окружении себе подобных, сравнительно умных людей. С появлением публичных тестов на интеллект мы лишились одной из самых основополагающих иллюзий человеческого общежития. Теперь любой придурок на планете может узнать, что самый влиятельный в мире человек — президент Буш, по результатам IQ-тестов  – глупейший из всех американских президентов (как измеряли интеллект Линкольна и Вашингтона остается только догадываться), что быстрые разумом финны гораздо умнее русских, а немцы вообще самые умные в Европе (как только их с таким-то умом угораздило дважды за прошлый век соваться в Россию).

А еще любой из нас может прочесть в какой-нибудь газете «The Times», что средний по планете показатель IQ наших современников растет год от года (у этого явления даже есть название «эффект Флинна» по имени психолога-оптимиста, который его впервые описал). Легко сделать утешительный вывод, что какими бы глупцами мы не оказались по результатам тестов, Сократ и Ньютон в сравнении с рядовым менеджером среднего звена  – полные идиоты. А раз так, можно, не задаваясь дурацкими вопросами мироустройства, поисками смысла и оправдания, спокойно заниматься карьерой, фитнесом, шоппингом, бар-хоппингом, стрит-рейсингом, сноубордингом и еще черт знает чем.

И все-таки  остается сомнение, из-за которого мы не можем вполне насладиться ментальным превосходством над Сократом и Ньютоном. Несмотря на научно обоснованный исследователями IQ «эффект Флинна» отчего-то  верится в это  превосходство с трудом. И вот недавно все та же любознательная газета «The Times» подтвердила наши самые тяжкие опасения и подозрения: психолог-оптимист Флинн – автор одноименного эффекта – объявил о том, что лимит интеллектуального развития современного человека исчерпан, среднепланетарный коэффициент IQ больше не увеличивается с каждым годом. Правда, он отметил, что жители Америки продолжают умнеть, а прогрессирующее отупение прежде всего затрагивает скандинавские стран. Ну, и Россию, разумеется. Поскольку ее по традиции, с татаро-монгольских времен, любая пакость затрагивает раньше и глубже остальных. Об этом Флинн просто забыл упомянуть, но, судя по ранее выявленному соотношению интеллектов остроумных угро-финнов и туповатых славян, у нас дела обстоят еще хуже.

Но не все потеряно. Дело в том, что согласно всемирному закону возрастания глупости («сумма разума на планете величина постоянная, а население растет») и в соответствии с демократическим принципом равномерного распределения интеллекта по поверхности  Земли, страны с наибольшим ежегодным приростом населения должны глупеть быстрее. А нам, малоумным, пока опасаться нечего. У нас население уменьшается. Значит – умнеем. Значит технологический скачок не за горами.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2006, колонка «Напоследок»)

Недавно моя коллекция проектов обустройства России пополнилась еще одним, двадцать девятым по счету уникальным экспонатом. Похоже, именно ему предстоит стать бриллиантом коллекции. Тем более, что по всем видимым признакам он уже активно воплощается в жизнь, в отличие от прочих двадцати восьми перлов, которые так и остались теоретическими построениями.

Возможно, все дело в том, что большинство проектов обустройства России предлагалось частными лицами: писателями, книги которых мне посчастливилось прочесть, художниками, эффектные прожекты которых несомненно превратили бы нашу родину в нечто цветущее (если бы их удалось довести до реализации), сантехниками и автомеханиками – о, вы даже представить себе не можете, как  прекраснодушны эти господа, многие из которых наделены возвышенным складом ума. Как бы там ни было, за всеми этими благородными проектами  не стояла колоссальная мощь государственной машины, в отличие от последнего, тайну которого я совершенно случайно раскрыл, гуляя по переулкам так называемой «золотой мили» — территории между Остоженкой и набережной Москва-реки.

Поистине удивительное место в задымленном центре города населяют не менее удивительные люди, готовые платить немыслимые деньги за привилегию обитать в закрытых от внешнего мира капсулах, подобных космическим станциям. Каждая пядь драгоценной земли здесь плотно уставлена невысокими, иногда не лишенными изящества  строениями, квадратный метр жилья в которых стоит не менее двадцати тысяч у.е.

Где-то там, в  заповедном, очищенном воздухе собственных жилищ ходят они — прекраснейшие из сыновей и дочерей рода человеческого. Они не ведают мук голода, разве что сами  пожелают ограничить себя в пище. Они не знают болезней, ибо от хворей их пользуют знаменитые лекари. Они надевают красивые одежды разных цветов, лица их благостны и исполнены добра, а тугие ягодицы не знают целлюлита. Иногда они покидают свои дома, чтобы тонированная от дурного глаза продолговатая машина перенесла их в сверкающие канцелярии, где они черпают свою силу в финансовых потоках, или доставила за город в райские кущи элитных  резерваций, тактично обнесенных высокими заборами.

Жизнь обитателей «золотой мили» устроена мудро и подчинена, как я подозреваю, великой цели (в противном случае их существование было бы лишено смысла и оправдания): вдали от тягот грубого, материального мира они плодятся и размножаются во имя будущего России. Их дети растут подобно цветам среди равных себе в чудесных зимних садах под хрустальными сводами в окружении заботливых юных дев, вдали от мерзостей телеэкрана и искушений Интернета, не ведая о том, что где-то за пределами их замкнутого, счастливого мира есть голод, болезни, старость и смерть.

Когда-нибудь, познав счастливую сторону жизни эти совершенные дети, несмотря на все меры предосторожности, столкнутся с ее несчастной стороной. Скажем, их тонированная продолговатая машина собьет пьяного бомжа, телевизор включится сам собой и покажет Курский вокзал, темные воды Москва-реки поднимутся и затопят «золотую милю», или еще какая-нибудь гадость случится – все может быть. Вот тогда их безгрешные сердца и умы разом откроются всем скорбям нашего мира, они встанут на путь «алмазной колесницы» и обретут просветление.

Тысячи просветленных бодхисатв, подобных принцу Гаутаме, некогда так же покинувшему благополучный дворец своих родителей, двинутся от Остоженки по лесам и весям России, по ходу дела обустраивая все окружающее. Но самое главное, среди них явится, как предсказано древними текстами, будда севера — будда грядущего мирового порядка Майтрея. И этот мировой порядок, разумеется, будет русским. Ведь если смотреть со стороны Индостана, от «древа боддхи» на север, там, как ни крути, сплошная Россия.

Вот в чем тайный смысл существования «золотой мили» на Остоженке! Очевидно, российские власти уже давно догадались о том, что время западного будды – Шакьямуни – подходит к концу. На смену ему грядет наш северный, русский будда Майтрея. Именно для того, чтобы ускорить его появление и обустроить Россию, в центре Москвы под видом элитной недвижимости возводится и заселяется избранными «питомник будд».

Думаете, случайно российское правительство призывает граждан размножаться активнее и даже придумало какие-то стимулирующие меры? Как бы не так!  В мире нет ничего случайного, колесо дхармы вращается — национальный проект «Майтрея» набирает обороты.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2006, колонка «Напоследок»)

Совершенную в своей простоте и емкости формулу «деньги ничто – понты все» вывел не нувориш, не бандит, не кандидат в президенты от оппозиции, не шоколадный заяц, и даже не знаменитый путешественник Федор Конюхов. Ее авторство принадлежит человеку куда более прозаической профессии и вполне практического склада ума — обыкновенному казначею одного из гигантских супермаркетов, каких теперь много на прилегающих к МКАД пустырях.

Однажды этот вполне себе скромный по жизни персонаж прибыл на работу в здоровенном, угрожающего вида армейском внедорожнике. И когда рассудительные коллеги подступили к нему со своей глупой рациональностью, он, спокойно выслушав их речи, произнес в ответ эту самую формулу.

Ну и что, пусть  угловатое сооружение от рождения наделено уродливой внешностью, пусть оно жрет бензина больше, чем мусоровоз, пусть оно чудовищно скрипит и дребезжит на колдобинах, пусть на его ремонт уйдет вся зарплата за полгода вперед – какое это имеет значение? Деньги ничто – понты все. Чего тут непонятного?

За краткий миг торжества в меру обеспеченный казначей пожертвовал комфортом и зарплатой. Но зато взамен, он возвысился над своей участью, над пятидневной рабочей неделей, над бизнес-ланчами, карьерными ожиданиями, двухнедельным отпуском раз в год и поведал всему миру, что «вот я есть, я существую, я не загруженное работой и деньгами животное, я – человек, и звучу гордо».

А быть человеком – наивысший понт животного мира. Почему гиббоны не построили пирамиды? Почему рыбы не прокопали панамский канал? Почему птицы не делают в гнездах евроремонт? Почему абиссинские суслики-солнцепоклонники не посылают своих миссионеров к драконам острова Коммодо?  Ведь у них есть для этого все необходимое. У гиббонов — мощные трудовые конечности, у рыб – зубастые рыла и крепкие плавники, у птиц – крылья и верный глаз, у сусликов — жертвенность и вера в чудо.

Не хватает им, как и всем остальным беспонтовым животным лишь одного – человеческих понтов, иными словами, регулятивной идеи развития и процветания общества. Нет у животных такой идеи.

А у казначея из мегамаркета есть. И поэтому он — царь природы, наша надежда и опора. И если не он, и не такие как он, то кто же поднимет с колен и приведет к процветанию нашу бедную, беспонтовую родину?

Дело в том, что из суммы понтов граждан складывается совокупный понт государства. То есть персональные понты преобразуются в регулятивную идею коллективного процветания и развития, которая способна творить чудеса. И тому есть свидетельства. Они торчат в пустыне рядом с Каиром, гниют в джунглях Юкатана, протянулись на тысячи километров между Китаем и Монголией, ржавеют в Антарктиде и летают по разным орбитам вокруг Земли.

Чем объяснить тот исторический факт, что наша нищая, разрушенная, тюремная, едва пережившая самую страшную в истории человечества войну родина бросает вызов богатейшей и процветающей, купающейся в роскоши свободной и демократической супердержаве и, несмотря ни на что, первая выходит в космос? Ну скажите ради бога, зачем стране, большая часть населения которой живет впроголодь, космические корабли и теоретическая физика? Не знаю зачем, но несомненно нужны и все тут. Иначе и не может быть. Нужны, потому что мы люди, а не суслики-солнцепоклонники. И для того, чтобы чувствовать себя людьми нам нужны нелепые машинки с дистанционным управлением, барахтающиеся в марсианской пыли. Нам нужно догнать и перегнать кого-нибудь, хоть Португалию с Гвинеей-Биссау.

А еще нужно, как тому казначею, разориться, влезть в долги, но купить-таки проклятый полудохлый армейский внедорожник. Чтобы приехать на нем в свою контору, плюнуть на весь мир сизым выхлопом из-под крыши и, наконец, успокоиться. А уж после этого можно и казной заняться.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2005, колонка «Напоследок»)

Вне всякого сомнения Россию необходимо спасать. В первую очередь от себя самой и по мере необходимости от всех остальных. Для эффективного спасения необходим план спасательных работ: что делать, куда бежать, кому нести и кто виноват. А поскольку процесс спасения России (терпящей бедствие вот уже много веков) не прерывался по-видимому никогда, то и планов ее спасения, по большей части нереализованных, накопилось великое множество, ибо каждое последующее поколение тешит себя надеждой спасти ее окончательно и необратимо.

Составление и обсуждение планов спасения стало для нас чем-то вроде национального фольклора, этакой современной разновидностью устного народного творчества. Прошу заметить, именно устного. Пусть газеты и телевидение бьются в истерике, пусть радио гнусит с утра до вечера, пусть сенаторы преют в сенате, а народ кипятится на форуме – это ничего не меняет: очередной план спасения будет забыт через пару лет. Помните, в начале девяностых была такая «Программа 500 дней»? Разумеется, не помните, потому что никто не помнит. В устной традиции сохранились только название программы и фамилия акына, который ее сочинил, а через двадцать лет забудутся и они.

Мы помним былины, анекдоты и жития святых лишь потому, что когда-то кому-то пришло в голову их записать. Боюсь, прежде чем этнографы доберутся до планов спасения России, большая часть этого бесценного народного творчества будет безвозвратно утрачена. Именно поэтому несколько лет назад я начал коллекционировать эти самые планы. Ведь кто-то же должен спасти наше культурное наследие, не так ли? Теперь в моей коллекции больше тридцати оригинальных идей, самых разных: от тривиальных военных экспансий в разные стороны света до изящных проектов постепенной исламизации России с ее последующей интеграцией в Арабские Эмираты Европы.

Особенно мне нравится план радикального оздоровления российской экономики путем полного и безоговорочного запрета на производство отечественных автомобилей с одновременным прекращением дорожного строительства по всей стране. И то, и другое мы делать не умеем и никогда не научимся. И не нужно тратить время и деньги на бессмысленную гонку с развитыми странами. Вместо жалких попыток воспроизводить морально устаревшие и вредные для окружающей среды четырехколесные самодвижущиеся повозки, дни которых сочтены, нужно бросить все ресурсы на изготовление высокотехнологичных малых летательных аппаратов: геликоптеров, платформ на воздушной подушке, летающих тарелок, антигравитационных табуреток – всего, что может двигаться по бездорожью. Потому что дорог у нас не будет, вместо них мы построим паркинги для всей этой летающей дребедени. Таким будет наш ассиметричный ответ на экономические вызовы постиндустриальной эпохи.

Коллекционировать планы спасения России так же заразительно, как собирать частушки – рано или поздно попробуешь сочинить что-нибудь в таком духе. Насколько удачной получилась моя стилизация, судите сами. Искренне убежден, что суть здравой, жизнеспособной идеи можно изложить в одном предложении, поэтому буду предельно краток: Россию спасет введение крепостного права на договорной основе. Таким образом будут решены проблемы занятости, демографии, экологии, образования и всего остального разом. Счастливые и беззаботные пейзане заселят просторы нашей необъятной родины и будут трудиться на благо себе и отчизне под присмотром заботливых помещиков.

Однако для успешной реализации этого футуристического проекта необходимо чтобы Россия прежде стала демократическим и правовым государством, искоренила коррупцию, победила преступность, преодолела бедность, удесятерила ВВП, построила вертикаль власти, урегулировала все территориальные споры с соседями, установила бы мир во всем мире, царство божие на земле и протянула бы руку дружбы мудрому, сочувственно наблюдающему за человечеством космическому разуму. В такой и только в такой России любой свободный гражданин в трезвом уме и здравой памяти сможет абсолютно добровольно продать, а еще лучше подарить себя в рабство любому другому свободному гражданину. А хоть бы и на день рождения.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2005, колонка «Напоследок»)

Чтобы получать удовольствие от жизни в России, нужно не любить и не понимать ее так, как не любят и не понимают ее цивилизованные европейцы. И те, которые обитают у себя в Европе и Америке, что в общем-то одно и то же, и те, которые работают здесь. Последние называются «экспаты» от английского expat, что значит «эмигрант». Хотя, никакие они, конечно, не эмигранты.

Надо быть последним глупцом, чтобы эмигрировать к нам из тех мест, где жизнь устроена мудро и неторопливо, где человек с раннего детства в общих чертах представляет свое будущее, знает что и в какой последовательности нужно делать, чтобы к пенсии погасить кредиты и встретить старость в собственном домике, куда вежливые, послушные дети не слишком часто, по праздникам, будут привозить на смотрины вежливых, послушных внуков. Где можно, всю жизнь оставаясь безработным, к пятидесяти годам неторопливо, для разнообразия, получить пятую степень бакалавра наук. На этот раз, скажем, по районному краеведению. И, при этом, путать Австрию с Австралией, а Швецию со Швейцарией. Впрочем, разница невелика.

Вереницы экспатов тянутся из тех райских краев, где в тюльпановых кущах и цветущих городах люди живут бессмысленно долго и незаслуженно счастливо. Все-таки есть у нас нечто, заставляющее наиболее эксцентричных евро-американцев приезжать к нам. В нашу безумную, изобилующую кровожадными террористами, хитрожопыми олигархами, вороватыми чиновниками и слоняющимися по улицам медведями страну вечной зимы и бородатых писателей.

Это нечто называется свобода. А вернее, разухабистая неопределенность, которая таит в себе неслыханные перспективы для выпускника какого-нибудь задрипанного аризонского бизнес-колледжа или полоумного клерка из города Бругг, кантон Аарау. Знаете, где это?

Они, безымянные цивилизаторы и миссионеры толпами валят к нам и везут с собой демократические ценности, «день святого Патрика», воскресный шоппинг, социальный пакет и корпоративную культуру. А мы за это одариваем их конвертируемой нефтью, космосом, неконвертируемой русской душой, упругими девками вдоль радиальных проспектов, круглосуточно открытыми кабаками и самыми либеральными в цивилизованном мире взглядами на табакокурение и адьюльтер в общественных местах.

Именно экспаты в начале девяностых годов привезли нам универсальный «ключ к успеху». Они этим ключом, как Буратино дверцу в засратой каморке папы Карло, вскрыли загадочные русские души советских инженерно-технических работников или комсомольских активистов, а оттуда вылупились Березовский и Ходорковский…

Один мой знакомый рекламный агент, придумавший множество рекламных кампаний и слоганов утверждал, что «ключ к успеху» изобрел он. Быть того не может! Никогда не было у нас своего «ключа к успеху». У нас всегда была «замочная скважина к успеху», а ключа не было. Это они — экспаты — привезли и воткнули в замочную скважину русской души свой ключ к успеху. И он подошел настолько, что стал лозунгом последнего десятилетия двадцатого века, нашей национальной идеей и главной демократической ценностью. Чтобы каждый человек мог в любой момент времени безошибочно отыскать свой «ключ к успеху», просто ткнув пальцем в ближайшую вещь или припомнив какое-нибудь расхожее словечко. Шоколадные батончики, коммерческие банки, супермаркеты, тампоны и прокладки, приватизация, стиральный порошок, наручные часы, домашние животные, геополитическая доктрина – все без исключения стало «ключ к успеху». Надолго.

Но не навсегда. Потому что сейчас все изменилось. «Ключ к успеху» больше не работает, он свою функцию выполнил и больше нам не нужен, ибо дверь к успеху, по-видимому, уже открыта нараспашку. Мы теперь научились говорить на экспатских языках, получили какие-никакие бумажки MBA, купили в кредит иномарки и квартиры, записались в фитнесс и занялись на досуге благотворительностью и социальным активизмом. Поэтому дальше все у нас будет «во имя добра».

Мобильные операторы, фискальные органы и пиво раньше прочих почувствовали изменения в умонастроениях граждан и сформулировали новый рекламный тренд и национальную идею. Пиво так прямо и сказало: «во имя добра». Собственными глазами видел по телевизору пляшущие и поющие «во имя добра» пивные бутылки.

Экспатам этого не понять. Они по-старинке суют нам свой «ключ к успеху»:  объединенную Европу и глобализацию, а мы им – бац! – и забирайте себе Березовского «во имя добра», а Ходорковский пусть «во имя добра» здесь сидит. Они нам НАТО в Прибалтику и «оранжевую революцию», а мы им — досрочное погашение государственного долга и ассиметричный «Тополь-М» с разделяющимися «во имя добра» боеголовками. Они нас в гузно, а мы их в грызло. Во имя добра.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2005, колонка «Напоследок»)

После очистительного кризиса 1998 года, повлекшего за собой массовый падеж тяглового корпоративного скота: менеджеров среднего звена и высокооплачиваемых профессионалов, которые мигом превратились из представителей среднего класса в деклассированных безработных, в моду вошла Япония.

До этого она вызывала интерес лишь у некоторых  просвещенных наемных сотрудников. Но после дефолта, когда у безработных менеджеров появилось свободное время и тема для отвлеченных размышлений об устройстве бытия и собственном месте в мироздании, самурайское здравомыслие и трезвый взгляд на вещи приобрели неисчислимое множество поклонников. Уже два года спустя духовно обновленные наемные сотрудники, демонстративно пренебрегая докризисным эспрессо и вульгарным салат-цезарем с анчоусами, кушали свой бизнес-ланч палочками и запивали его зеленым чаем и пивом «Асахи» во  многочисленных суши-барах.

Почему именно выхолощенная самурайская этика нашла такой сильный отклик в европеизированных душах менеджеров среднего звена? Есть внутреннее сходство между средневековым воином, жертвующим собственными интересами и жизнью ради своего клана и наемным офисным сотрудником, посвятившим свою жизнь корпоративной карьере. Путь самурая – путь собаки, его жизнь – подготовка к смерти, являющейся в виде вражеского меча или, за неимением такового, в виде своевременного сэппуку. И тот, и другой случай равно приемлемы для азиата, отказавшегося от бремени мирской суеты и поминутных сомнений в пользу неукоснительного служения. Система взглядов безупречного воина и связанная с ней бытовая мораль просты, как пара сибирских валенок: все, что ведет к смерти хорошо, все, что привязывает к жизни – плохо.

Представьте себе, с шестилетнего возраста будущий самурай учится владеть мечом, закаляет тело и дух, осваивает искусство каллиграфии, чайной церемонии и многие другие полезные науки, чтобы выработать в себе готовность в решительную минуту отдать все это вместе с жизнью по первому требованию господина.

Подобно самураю, будущий корпоративный сотрудник десять лет учится в школе, шесть лет в университете, еще пару лет добирает на каких-нибудь менеджерских курсах на родине или за границей – и все это ради того, чтобы по требованию начальника взять на себя командование мелкооптовой базой в Бибирево или в одночасье умчаться в  Новокузнецк, чтобы поселиться в съемном гадюшнике и скупать у бережливых старух-коробочек остатки акций металлургического комбината.

Однажды, я своими глазами видел на рецепции юное, пятисотдолларовое создание, говорящее на четырех европейских языках, не считая классической латыни, на каковой оно с извиняющейся улыбкой уместно процитировало бессмертного Катулла. Бедная девушка искренне сожалела об университетской юности, растраченной на изучение мертвых языков, и мечтала сменить свой скорбный труд улыбчивого автоответчика с дополнительной функцией «кофейный автомат» на возвышенную, по ее мнению, позицию «менеджера по работе с клиентом». Вот подлинный пример самурайского самоотречения.

Решительно невозможно взрастить в себе такое отношение к жизни, если не принять на вооружение основной мировоззренческий принцип корпоративного самурая, а именно: деление всего сущего на два. Мир, преображенный азиатской мудростью менеджера-самурая, разваливается на две равные половины, как туловище врага, рассеченное безупречным ударом мастера меча на хорошо и плохо, на верх и низ, на сухое и мокрое, на до и после. Есть только жизнь и смерть, работа и увольнение, черное и белое, Пепси и Кола — полутона и переживания ведут к задумчивости, чреватой нерешительностью в ответственный момент. Это недопустимо.

Если вы не согласились с этим сразу, то поймете потом, поразмыслив об этом. Ибо «по характеру люди делятся на две категории: тех, кто наделен быстрым разумом, и тех, кто прежде, чем принять решение, должен уединиться и все обдумать». На тех, кто ценит Платона и тех, кто ценит Аристотеля. На тех, кто предпочитает BMW, и тех, кто предпочитает Mersedes. На тех, кто воздает хвалу Дионису и тех, кто славит Аполлона. На тех, кто любит Rolling Stones и тех, кто любит Beatles. И, наконец, на тех, кто выжимает чайные пакетики и тех, кто их выбрасывает не отжав. Я наблюдал множество людей и всегда видел тому подтверждение. Внимательно изучайте людей. И вы преуспеете на любом поприще.

Михаил Косолапов

(«Деловые люди» 2005, колонка «Напоследок»)

птенчик малый канарейка
полети за океан
передай привет девчонке
из холодных дальних стран
расскажи как ветер свищет
между проволок снастей
небо выше звезды чище
под ногою метров тыщи
в толще вод акула рыщет
по-простому без затей
прочирикай телеграмму
только точки и тире
той девчонке чужестранной
что тоскует в ноябре
с яркой звездочкою споря
просверкни в ее окно
расскажи ей — тем кто в море
счастье трудное дано
мячик солнца канарейка
зимний сумерк освети
передай моей девчонке
мы вернемся мы в пути

2015

Санта Круз Де Ла Пальма

Если ваш муж суперагент — ждите большой стирки… (реклама стиральной машины «Индезит»)

Джеймс Бонд — американский орнитолог, автор малоизвестной книги «Птицы Западных Индий», одной из любимых книг Яна Флемминга.

Две «бондианы»

Книжная и кинематографическая версии приключений Бонда весьма различны. Успех книжной «бондианы» совершенно не имеет значения (хотя после смерти Флеминга, не менее трех писателей пытались продолжить эпопею Бонда) с момента появления в 1962 году первого кинофильма. Книги об «агенте 007» лишь источник второстепенных сведений о его жизни, в лучшем случае, материал для сценария. Все пять бестолковых романов Флемминга останутся в веках исключительно благодаря кинематографу, кино усовершенствовало, обогатило и обобщило книжный образ.

Я не читал «бондовские» романы последователей Флеминга — вполне хватило «классических» романов самого Флеминга. Они безобразны. Бонд в них совершенно не похож на Бонда. Флеминговский Бонд походит на скучного американского орнитолога, который, окончательно запутавшись в себе, решил по примеру самого Флеминга, сотрудничать с британской разведкой. Его жизнь  похожа на приукрашенную и облагороженную биографию автора. Герой, глуповатый и простоватый, но претенциозный малый коротает свои дни, занимаясь самой бестолковой в мире деятельностью – разведкой. К тому же, он испытывает некое подобие душевных мук и экзистенциальной тоски вследствие неупорядоченной половой жизни, неудовлетворенности работой, сознания собственной никчемности. С моральными проблемами борется с помощью превратно истолкованной патриотической идеи, алкоголя, курения, азартных игр. Ему противостоят точно такие же тоскливые, блеклые антагонисты.

Трудно найти книгу скучнее, чем книга шпиона о нелегкой жизни шпиона! Человека-шпиона (Флеминг полагал, что писал свои книги о людях). Он не подозревал, кем окажется главный герой его книг на самом деле. Пришло время, и кинематограф «дорос» до того уровня, чтобы поразительным образом преобразить однообразные, как навязчивый бред, сюжеты и пробудить в главном герое бульварных шпионских романов древние героические предания.

Первая попытка экранизировать роман о Бонде была предпринята на телевидении. Сейчас, когда «Брокколи и потомки» (студия EON) уже сняли 19 канонизированных полнометражных серий Бондианы, а лучший Бонд всех времен и народов Шон Коннери (презирающий свое участие в Бондиане) кощунственно снялся с Ким Бессинджер в неофициальном римейке «Шаровой молнии» под названием «Никогда не говори никогда» (кстати, «пираты» из SONY готовят уже третью версию «молнии» опять же с Шоном Коннери в главной роли) можно говорить об утопичности попыток телеэкранизации повседневных трудов Джеймса Бонда (едва ли повседневный труд агента 007 можно считать «приключениями», приключения — у Индианы Джонса или Скарлет О’Хара). Телевидение не подразумевает совместного просмотра в кинозале — в телеэкран пялится максимум несколько человек. А Бонду, которому «мало целого мира» (фамильный девиз Бонда), необходим заполненный доверху кинозал и широкий экран — кафедра. Нужен храм.

Но есть еще одна, гораздо более важная причина, почему телесериал о Джеймсе Бонде принципиально не может существовать. Эта причина открылась не сразу, а лишь когда было выпущено несколько кинофильмов о суперагенте и стало возможным проследить тенденции в эволюции его образа. Или, когда в общих чертах оформился его культ.

Дело во времени, вернее в том, как оно движется в телесериале и в эпосе. Телесериал — линейная (может быть с реминисценциями, но это не меняет главного) история последовательных событий. Его устоявшаяся функция — ежедневная демонстрация разных регистров и модусов активности главных героев. Если бы в природе агента 007 не присутствовало бы никакого другого начала, кроме того, что вложил в него Флеминг — сериал бы удался. Действительно, сотни полицейских и шпионов бродят по телеканалам изо дня в день. Их телевизионная жизнь протекает в том же направлении, что и жизнь наблюдающих за ними смертных: они рождаются, живут, совершают подвиги и приближаются к смерти. Как и все мы.

Синкретический герой

В Бондиане все по-другому. Бонд живет в сакральном времени, вне времени, он слишком мифологизированная фигура, чтобы стать объектом связного повествования. По флеминговским записям, он родился в 1924 году, то есть к моменту, когда произошли события последнего фильма «Целого мира мало», суперагенту должно быть примерно 70-75 лет. Но Бонду явно около сорока (забавно как в фильме «Золотой глаз» седовласая М выговаривает моложавому Броснану-Бонду за «устарелость» методов его работы). Неподвластность времени выдает в Бонде эпическую природу, подобную природе Сигурда или Беовульфа.

Но не только отношения со временем говорят об этом. Каждый элемент образа агента 007 выстроен в кино в соответствии с тем или иным мифом или героическим преданием. Бонд — сирота, его «родители» по официальной версии трагически погибли под Шамони, когда тому было 11 лет. Этот факт косвенно указывает на возможное божественное происхождение будущего агента 007, что, в свою очередь, выдает в нем действие «культурного героя» или «первопредка», иными словами — мифического персонажа типа Вяйнямейнена.

Сам род деятельности Бонда, связанный с похищениями у первоначальных хранителей (или возвращения им) оружия или предметов материальной культуры, от состояния которых всякий раз зависит порядок мироустройства, его постоянная борьба с силами хаоса в разнообразнейших обличьях, его строжайшее следование ритуалам, переходящее из серии в серию, его усилия поддерживать некий «закон справедливости», при этом оставаясь неподвластным этому закону (лицензия на убийство — «00» — получена Бондом в 1950 году) – все это соответствует мифологической модели поведения «культурного героя». Такого как, например, Прометей.

В каждой из серий бондианы присутствуют повторяющиеся мотивы сошествия, подобно Орфею, в Аид (бесчисленные подземные бункеры, пусковые установки, пещеры и т.д.), либо полета, подобно Дедалу, к небожителям в небеса или за пределы обитаемого мира (не менее 2 раз Бонд «возносился» на орбиту). Как правило, подобные опасные предприятия сопровождаются спасением Эвридики, даже нескольких.

Я не связываю Джеймса Бонда с каким-либо конкретным мифологическим героем или типом героев — он абсолютно синкретичный персонаж: первопредок, культурный герой, трикстер, эпический герой, блаженный и многое другое в одном лице. В образе Бонда сконцентрировалось именно размытое секуляризованное представление о “герое вообще”. Кинематограф наделил его таким множеством явных и потаенных мифологических свойств и признаков, что образ Бонда, как мощнейшая собирающая линза фокусирует на каждом зрителе целый пласт архетипических представлений на все случаи жизни, которые автоматически воспринимаются зрителем в меру его осведомленности или невежественности.

Тотальная мифологизация

В пользу справедливости “мифологического” истолкования образа Джеймса Бонда также свидетельствуют функции второстепенных героев сериала. Главный противник Бонда, как правило, наделяется способностями и признаками хтонического чудовища (конечно, эти признаки нужно уметь разглядеть, они сформулированны в современных терминах техногенной цивилизации 20 века). Механическая кисть руки, золотой (!) пистолет, стальные челюсти и прочие бессмысленные признаки злодеев Бондианы нужны лишь как средство подчеркнуть связь противников агента 007 с инфернальным, потусторонним миром, узнаваемыми атрибутами которого и являются эти детали.

Зачастую злодеи наделяются зооморфными чертами, они символически окружены тотемами-чудовищами — акулами, крокодилами, пираньями, свирепыми псами и прочими хищными тварями. Маниакальное стремление злодеев к господству над миром, как бы оно не мотивировалось сюжетом – происками СМЕРШ, СПЕКТР, безумных миллионеров или падших коллег Бонда (агент 006 — мстительный казак с армянской фамилией Тревелян в “Золотом глазе”) — не имеет другого рационального объяснения, кроме демонстрации воплощенного в сериале дуального мифа: вечной борьбы доброго и злого начал.

Гипертрофированная сексуальная привлекательность Джеймса Бонда и его нечеловеческие способности в этой сфере указывают нам на еще одну вполне божественную миссию, ниспосланного в наш (срединный) мир суперагента. Он не только хранитель и спасатель “Мидгарда”, он еще и священный сосуд божественного семени, повсеместно распространять которое, оплодотворяя им весь мир — его обязанность. Поэтому Бонд, как бы не стремился к этому, не может иметь нормальной семьи и детей. Моногамия — да и полигамия тоже — разрушительны для его кинематографического образа. Единственная жена Бонда – Трейси Виченцо была убита в день свадьбы в 1961 году (события фильма “На тайной службе Ее Величества”, 1969 г).

Все женщины Бонда – идеальны, чем бы они ни занимались: ядерной физикой, домохозяйством, бизнесом или спортом – их сексуальная привлекательность превосходит все границы. Они лучшие из лучших среди дочерей человеческих. Они избраны, подобно Леде, Данае, Европе и другим положить начало новому племени героев и правителей.

Особое место в Бондиане занимает оружейник секретной службы Q — бессмертный старик с момента своего появления во втором фильме цикла «Из России с любовью», 1963 года (1954 по бондовскому времени). Актер Десмонд Ллевелин «пережил» в кино четырех Бондов, снялся в 17 фильмах Бондианы и в 1999 году, после съемок последнего фильма, в котором он представил Бонду и нам своего преемника (им стал великолепный Джон Клиз, один из 5 основателей «Летающего цирка Монти Питон»), трагически погиб в автокатастрофе в возрасте 84 лет. Погиб в жизни, а не в кино. Только Бонд «живет дважды» (на самом деле на сегодняшний день — пятижды — по количеству аватар).

Q – один из столпов на котором держится мир Бондианы. Q соединяет в себе черты ремесленника-демиурга и скрывающегося в немощном человечьем обличье настоящего Отца Джеймса Бонда. Q делает для Бонда доспехи и оружие — старик-маг, кузнец, может быть Гефест, ему подвластны силы природы и ведома тайная жизнь минералов, он хозяин мира вещей. Сакральная задача Q в мифологической картине Бондианы — оберегать агента 007 и обеспечивать связь между ним и предметным миром. Многие необъяснимые магические способности суперагента нуждаются в рациональном истолковании в терминах современных технологий.  Без такого объяснения Бонд легко превратился бы в недостоверного, откровенно сказочного персонажа — наподобие Супермена или Бэтмена. Q придает Бонду своими безумными техническими штучками необходимую документальность и убедительность.

Все персонажи Бондианы: начальник (а с конца 80- годов по бондовскому времени, или с 17 фильма (1995 г) по-нашему – начальница) Бонда М, шеф разведки ее величества MI6; секретарша Мани Пени, влюбленная в Джеймса и молодеющая год от года вместе с ним; совокупно помощники протагониста Керим Бей, Феликс Лейтер, генерал Пушкин (!) и другие – все исполняют от фильма к фильму свои ритуальные танцы, воспроизводя соответствующие персонажи индо-европейской мифологии. Уникальной особенностью сериала является тотальная мифологизация всех его персонажей, включая второстепенных.

Флуктуация позитивной вероятности

«Все фильмы про Бонда это чистая фантазия. Всегда больше, чем сама жизнь. Мы прозябаем в этом скучном однообразном мире и всегда радуемся появлению новых похождений агента 007″ (Q, Дезмонд Ллевелин)

Кинематографический Бонд — носитель гуманистических идеалов эпохи Возрождения. Он идеальный «человек Возрождения». Внерелигиозен, в смысле — рационален и верит в познаваемость нашего ограниченного мира, о сохранности справедливых демократических ценностей которого он неустанно заботится, не брезгуя для этого варварскими методами. Осознанное «естественное право» дает ему лицензию на убийство любого Левиафана. Как «утилитарист», Бонд признает право простых людей на жизнь и всегда в состоянии вычислить ценность их жизни: жизнь многих ценнее жизни одного, если иное не оговаривается в приказе.

Ценность своей собственной жизни Бонд не рассматривает, справедливо полагая себя «флуктуацией позитивной вероятности». Благодаря этому Бонд неуязвим и парадоксально неумел. Он плохо управляет автомобилем, не умеет стрелять, драться, бегать, плавать… он ничего не умеет и ничему не учится. Каждый раз встречаясь с типовой ситуацией при исполнении новой миссии, Бонд с идиотическим постоянством изобретает соответствующие типовые способы избежать гибели или преодолеть возникшее препятствие. Его умения ограничиваются обаятельной улыбкой. Но неимоверная, фантастическая везучесть многократно проверенная им, заменяет Бонду все таланты разом.

Он ходит за деньгами в казино, стреляет не целясь и без промаха, валится со скал спиной, чтобы приземлиться на ниоткуда возникающий матрац и придавить подосланного убийцу. Он абсолютно бесхитростен и не скрывает своего имени и целей, когда лезет бездумно и уверенно в логово злодея. Он ленив и не любопытен. Как и мы. На его месте так поступил бы каждый. Но в отличие от нас, Бонд, как безупречный воин, ничего не делает вхолостую. Каждое его движение обусловлено и автоматически несет гибель врагам и спасение человечеству.

Конец истории

Цикл о Джеймсе Бонде — вершина кинематографа, все изобразительные средства киноязыка достигают в нем максимальной выразительности. «Бондианою» же кинематограф исчерпывается. Больше нечего прибавить и сказать, нам остается только ходить в старые кинозалы и смотреть бесконечные вариации канона. Или никуда не ходить, а довериться впредь компьютерному экрану или DVD, или… что там еще придумают.

Естественно, создатели киноэпопеи со временем оказались заложниками своего творения. Джеймс Бонд пожрал и обезличил своих творцов, и зажил собственной культурной жизнью, примеряя и отбрасывая разные личины. Теперь уже его жизнь в культуре, проявившиеся в нем мифологические начала, диктуют линию поведения в кинопроекте всем участникам.

Практически не имеет значения, кто будет режиссером очередного фильма эпопеи: проверьте себя, назовите хоть один фильм, кроме «бондовских», снятый Теренсом Янгом или Гаем Хамильтоном? Важны лишь соответствие канону и уровень профессионализма, который позволяет наилучшим образом оформить это соответствие. Бессмысленно сравнивать актеров, игравших в разное время Джеймса Бонда. Шон Коннери — идеальный Бонд по праву первородства, он сформировал канон. Пирс Броснан (а он великолепен в роли Бонда!) — худший Бонд среди прочих, потому что покусился на канон и поставил существование мифа под угрозу. Грех его Бонда — фарисейство, он начал обучаться и привнес в фильмы о Бонде психологизм, усугубленный смешными переживаниями очаровательной, но никудышной Софи Марсо. Роджер Мур, Джордж Лезенби и Тимоти Далтон — хороши тем, что соблюдали канон по мере сил, и Бондами навсегда вошли в историю кино.

Кинематографическая Бондиана – это Эдда, Калевала, Рамаяна, Илиада и Одиссея нашего времени. Убежден, если через сотни лет читатель или зритель возьмет в руки, скажем, кристалл с древними сказаниями, он едва ли найдет различия между эпическими героями древности Ахиллом, Беовульфом, Сигурдом, Гильгамешем и Джеймсом Бондом.

1999

(журнал «Искусство кино»)

Послесловие

Сегодня, 31 октября 2020 года в возрасте 90 лет умер Коннери, Шон Коннери. За 20 лет с момента публикации этого смешного, претенциозного, но по сути правильного текста появились еще 6 фильмов про Джеймса Бонда. Каждый последующий дороже и хуже предыдущего. Сюжеты пошли на второй круг, сценарии упростились до голливудского стандарта. Фирменные декорации и «комбинированные съемки» сменили компьютерные технологии. Рефлексивного красавца Пирса Броснана сменил брутальный Дэниел Крейг, более прочих исполнителей похожий на агента-оперативника из глупых книг Яна Флеминга. Бонд Крейга стал похож на Тома Круза из Mission Impossible и проиграл вчистую неприметному Джейсону Борну. Пришли, потоптались и ушли супергерои из кинокомиксов. Кинематограф и сети кинотеатров проиграли телесериалам. EON проиграл Netflix. В дивном новом мире «гендерных штудий» и «мерцающих идентичностей» XXI века Джеймс Бонду больше не осталось места.

Теперь он среди своих: пирует как в последний раз на Олимпе с богами, полубогами и героями. «А что делают хищники после заката? Пируют как в последний раз» (Die Another Day, 2002)