В Московском музее современного искусства имени Зураба Константиновича Церетели на Петровке, 25, открылась выставка французского фотографа-гиперреалиста Жан-Франсуа Розье. Она будет поражать публику необычайной четкостью кадров до 15 марта.

Кропотливый фотограф Жан-Франсуа Розье наловчился посредством компьютера склеивать множество маленьких цифровых фотографий в одну большую. Не просто большую, а очень-очень большую. На 2000 мегапикселов. Вы только подумайте: вот, скажем, есть у вас цифровая камера на 10 мегапикселов, и вы ее постоянно наводите на разные приглянувшиеся вам пейзажи, дома и рожи. Чтобы получить картинку такого же размера, как у трудолюбивого француза, вам придется сделать 200 снимков. И потом слепить из них один здоровенный коллаж. В этом и состоит вся техническая сложность и суть художественного метода, который использует в своем, так сказать, творчестве Жан-Франсуа Розье. Если вам доводилось клеить «панораму» из нескольких снимков, сделанных из одной точки, вы понимаете, о чем идет речь.

Глаз-алмаз

На выходе мы, зрители, имеем яркую, поразительно резкую фотографию ночного города, борделя, лесной поляны, да чего угодно, хоть помойного ведра с искаженными пропорциями и множеством мелких и в общем-то никчемных деталей. На ней большое и малое как будто уравниваются в правах: сначала вы видите лес, потом деревья, потом листья, потом грызущих эти листья гусениц. Примерно гусеницами разрешающая способность технологии пока и исчерпывается. Может быть, Жан-Франсуа Розье в своих компьютерных штудиях когда-нибудь дорастет до микроскопа, и мы разглядим еще и перхоть на плечах засидевшихся в ночных офисах корпоративных безумцев, и шаловливую инфузорию, резвящуюся в капельке воды, и многое-многое другое, недоступное невооруженному глазу.

Метод технического тыка

Все это называется «гиперреалистическая фотография», то есть такая, в которой много, слишком много мелких деталей. По идее их количество должно перерождаться в качество. Множество бессмысленно отснятых маленьких картинок должно, соединившись в общее полотно, приобрести обобщающий смысл, породить образ, который внушит зрителю некую эмоцию или подвигнет его на размышления, вызовет реакцию.

Обычно, чтобы пробиться к зрителю, художник, ну, как в данном случае, фотохудожник пользуется целым арсеналом средств: ракурсом, экспозицией, светом, композицией, фокусом — всем, что поможет решить авторскую персональную сверхзадачу. Метод фотографии — мнимая достоверность изображения ограничивает свободу творца, вгоняя его в жанровые рамки. В диалектической борьбе жанровых ограничений и необоримого стремления автора донести мысль рождается образ. Могучий или хилый — не важно, тут все зависит от каждого отдельного художника.

Управляемый снаряд

Проблема гиперреалистической фотографии Розье в том, что с точки зрения искусства она никуда не годится: не имеет ни смысла, ни сверхзадачи. Если не считать за таковые саму технологию цифрового коллажа, демонстрацию разрешающей способности камер и программное обеспечение компьютера. Да и технология не первой свежести: она давно используется в аэрофотосъемке, астрономии и при дистанционном зондировании земной поверхности с орбиты. Для спутника-шпиона ведь нет особенной разницы, насколько красив или удивителен тот или иной объект, на который наводится управляемый снаряд, главное — разрешение и телеметрическая четкость. Вот и Жан-Франсуа Розье, как тот самый управляемый снаряд, попадает точно в цель, для которой рожден, а именно в рекламу спонсорского коньяка. Вот где нужна предельная четкость: чем выше разрешение фотографии, тем заметнее этикетка на бутылке.

Михаил Косолапов

10.03.2009

Infox.ru

Галерея XL на «Винзаводе» открылась 25 декабря ностальгической выставкой «ХL-текст», возвращающей публику и критиков в «странные» 90-е. Проект посвящен 15-летию галереи.

Вино со временем переходит в уксус, инструкторы ВЛКСМ превращаются в «олигархов», тощие леворадикалы трансформируются в одышливых лауреатов премии Кандинского, а яростно влюбленные — в некогда современное им искусство критики и искусствоведы – в брюзгливых коллаборационистов, составителей респектабельных коллекций и художественных консультантов, прикормленных иллюстрированными журналами и аукционными домами.

Выставка «XL-текст» посвящена ретроспективному исследованию этого процесса, необратимого, как старение, гангрена или энтропия. На этот раз галерея показывает не работы художников, но продукт собственной жизнедеятельности – рефлексивные высказывания ведущих российских критиков и искусствоведов, в разное время писавших пресс-релизы и тексты для выставочных каталогов и буклетов XL. Плюс «домашнее видео», иллюстрирующее художественную атмосферу 10—15-летней давности, когда галерея еще только начиналась, а мир был молод и населен «голодными и злыми» художниками вперемежку с миссионерами-критиками, толкующими и создающими язык нового для страны искусства.

Предполагается, что зрители (по крайней мере некоторая их часть, сведущая в новейшей истории российского визуального искусства и имеющая представление о роли галереи XL в его становлении и окостенении) смогут заново ощутить энергию новизны, глупости и энтузиазма, питавшую современное российское искусство в 90-е годы.

Назад в «странное время»

Вот что пишет обо всем этом хозяйка галереи Елена Селина: «Как я хочу обратно, в это странное время, мое время, наше время! Я хочу ругаться там с Ковалевым, бояться и уважать Катю Деготь, дружить и смеяться с Миленой Орловой и Сашей Обуховой… И восхищаться Игорем Макаревичем, Андреем Монастырским, Никитой Алексеевым, Иваном Чуйковым… Хохотать с Куликом, Осмоловским, Дубосарским—Виноградовым… Искать по улицам Звездочетова и чтоб Монро пел зрителям на морозе, потому что мы лихорадочно вешаем его выставку, которую он, как всегда, закончил в последнюю минуту… А у Епихина опять прорвало трубы, но он успел все же написать свой незабвенный текст «Я видел Ленина, стоявшего отвесно»…

Ну, наверно, мы сейчас покажемся вам смешными с нашими страстями и открытиями, но очень хочется, чтобы и вы окунулись в это невероятное и такое прекрасное время».

Разумеется, случайному зрителю, именно таким, смешным, все и покажется. Тем более что в том «странном времени» случайных зрителей практически не существовало: галерейные вернисажи посещала постоянная публика, «тусовка», которой практически исчерпывался узкий круг занимающихся современным искусством людей, — художники, критики, искусствоведы, коллекционеры. Всем остальным было тогда и по большому счету оставалось бы и теперь наплевать на все то, что показывала и показывает в качестве искусства галерея XL. Если бы не одно «но»…  Если бы не тот самый процесс трансформации и энтропии, которому пытается мужественно противостоять выставка «XL-текст». Процесс, благодаря которому интерес к современному искусству вышел за пределы круга посвященных и который одновременно расширил и развратил этот самый круг.

Кто знает, может быть, разнежившиеся на пенсионерских должностях оранжерейные громовержцы 90-х прочтут на стенах галереи XL собственные тексты, исполненные суровой прямоты и страсти, и устыдятся, увидев себя в зеркале собственного прошлого? А потом побегут к ноутбукам и напишут нечто такое в новый каталог (и может быть, даже бесплатно, для души), от чего все явления и понятия сразу встанут на свои места и люди поймут о себе что-то очень важное, испытают катарсис, оплодотворятся и расцветут? Может быть, может быть…

Михаил Косолапов

26.12.2008

Infox.ru

Жизнь на сайте одноклассников стала предметом драмы. В московском Театре.doc состоялась публичная читка пьесы «Одноклассники.Точка». Сочинение драматурга из Воронежа Сергея Матвеева собирается ставить режиссер Юрий Муравицкий. Чтобы постичь глубину этого произведения, корреспондент Infox.ru посетил Воронеж.

Так удачно совпало, что неделю назад я проезжал на машине через Воронеж. Не знаю, замечают ли это аборигены, но мне, петляющему по ночному городу в поисках выезда на трассу, постоянно бросались в глаза внешние признаки благополучия. Разноцветная иллюминация, пузырящиеся торговые центры, «форды фокусы» с «мицубисями», вполне себе симпатичные новостройки (надо сказать, в провинции типовые дома выглядят интереснее, чем в Москве), кофейни, какие-то клубы с гирляндами перед входом — значит, ночная жизнь присутствует — все, что полагается иметь областному городу-почти-миллионеру есть. И все это великолепие предусмотрительно присыпано снежком, дабы возможные уродства не травмировали беглый взгляд путешественника. А по снежку прогуливаются граждане новой, цветущей России — молодые, красивые и довольно дружелюбные. Хороший город на первый взгляд, светлый, более или менее равномерно отожравшийся за последние годы. И я бы этому всему поверил, если бы у меня в Воронеже не было нескольких знакомых одноклассников…

Магнитная аномалия

Вот Старый Оскол, откуда я, собственно, и ехал, другой. Он тоже отожрался, но неравномерно, контрастнее. Что объясняется тремя причинами: двумя здоровенными дырками, просверленными в Курской магнитной аномалии, из которых выковыривают руду, и бывшей всенародной комсомольской стройкой (принадлежащей ныне, как водится, посткомсомольскому олигарху), каковая из этой самой руды выделывает металлические чушки и прокат на экспорт. Соответственно, если раньше город, заселенный привозными металлургами и исполненный в позднесоветском блочно-микрорайонном стиле выглядел мрачновато, то теперь… Ну зачем, скажите, 200-тысячному райцентру несколько шопинг-моллов и бизнес-центров, ледовый дворец, горнолыжная трасса и сеть закусочных-пиццерий? Один инвестиционный фонд «Убля-инвест» чего стоит (Убля — название реки, протекающей рядом с городом)!

С другой стороны, не силком же их заставляли весь этот рестайлинг и фейслифтинг устраивать. Теперь, само собой, все настроены мрачно. Металлические чушки никому временно не нужны. Ослепительной красоты среднерусские красавицы консультантки, как золотые рыбки, лениво шевелят плавниками в своих модных аквариумах-бутиках и таращатся немигающими телескопами на прохожих. Некому согреть теплом раскоряченной ладони тяжелые шары с дырочками для пальцев в новом городском боулинге. Только все вроде наладилось — и…

«Денег нет — всем сосать», как определил свое видение экономической ситуации на ближайшее время и ответ на вопрос «Что делать?» мой оскольский одноклассник, крепко погоревший осенью на своих инвестиционных проектах. Я не видел его пять лет, а полтора года назад он сам нашел меня в «Одноклассниках», рассказал о своих инвестициях в коммерческую застройку Воронежа и Старого Оскола и заодно поздравил с днем рождения. Кстати, мы никогда не учились в одном классе и я на два года старше. А весной ни с того ни с сего он без объяснений удалил свою страничку с пресловутого ресурса.

Ну теперь-то я понимаю почему. Это воронежское культурное поле и Курская магнитная аномалия так его заколбасили. Если приезжий человек, тем более восприимчивый и образованный столичный житель, длительное время испытывает на себе их совокупное влияние, он неминуемо делается безумцем, остается там жить и поначалу сочиняет бизнес-стратегии про то, как выгоднее закапывать деньги в землю, то есть инвестировать в строительство шопинг-молла и офисного центра, а потом начинает петь, танцевать, писать роман и делать искусство всеми доступными средствами. Так ведет себя нормальный, здоровый человек со стороны, а что сказать про местных, которые выросли между культурным молотом и магнитной наковальней?

Культурное поле Воронежа

До сих пор я знал троих воронежских культурных диверсантов в Москве. Все они одноклассники, разумеется. Потому что прошли воронежскую школу безумия с выраженным магнитно-аномальным уклоном. Поэтому разнонаправленная информация, сформировавшаяся в башке каждого под специфическим влиянием воронежского культурного поля, сориентировалась вдоль силовых линий Курской магнитной аномалии.

Один занимается шизофреническим интернет-дизайном и плодит в «Одноклассниках» паразитарные сущности, другой составляет пиксельные картины бизнес-центров, закрашивая квадратики электронной таблицы, в которых эти сущности-одноклассники, вероятно, плодятся. Третий издал книгу. Тоже книгу. Ее одноклассники читают. Наверно, читают. Ну должны же они, то есть мы, что-нибудь читать, не так ли?

И вот теперь мне попался четвертый воронежский безумец. Этот написал актуальную пьесу про одноклассников и одноименный ресурс: один еще молодой, но уже уставший от жизни одноклассник хочет погубить себя и других, но потом влюбляется в одноклассницу и передумывает. То есть воронежский ответ на первый идиотский вопрос российской жизни и культуры «Что делать?» прост, он практически совпадает со старым слоганом сайта «одноклассники»: надо «трахнуть одноклассницу». Нет никакого желания обсуждать эту ерунду, тем более что ее уже ставит на своей сцене какой-то московский театр. В добрый час.

Свинья и магия

Лучше я расскажу про двух моих московских одноклассников, каждый из которых дал свой собственный ответ на первый идиотский вопрос российской жизни и культуры. Один из них — бабуля крепко пенсионного возраста. Каждый вечер. ровно в 20.30, она выводит на газон перед типовой многоэтажкой на Бутырском Валу здоровенную черную свинью. Не какую-нибудь там декоративную морскую или комнатную свинку, а нормальную, жирную свинью с панковским почему-то гребешком вдоль хребта. Я эту бабулю со свиньей выслеживал две недели, чтобы поговорить. И сразу стало понятно, хотя, конечно, и разница в возрасте чувствуется, и на сайте она не зарегистрирована, — мы с ней явно в какой-то одной школе учились. Короче, первый ответ: «Надо завести здоровенную черную свинью».

Другой мой одноклассник — довольно известный московский маг, толкователь рун и знаток карточной колоды таро, в недавнем прошлом блестящий программист с дипломом по прикладной физике и математике. Ну если человек в зрелом возрасте способен на необъяснимый, вполне идиотский, по мнению всех одноклассников, кульбит, то, вероятно, у него есть на то причины. Как-то во время продолжительной пьянки я подкараулил мага и с размаху разрядил в него: «Что делать-то?» — говори как есть. И вот какой диалог состоялся между нами.

— Ты, как большинство людей, не знаешь, чего хочешь, — заявил одноклассник в ответ.

— А сам-то знаешь?

— Знаю. Я хочу построить идеальное государство.

— Какое?!

— Такое, чтобы в нем жили девственницы и единороги.

— С чего же именно нам следует начать строительство?

— Все очень просто. Надо перестать врать.

Лучший идиотский ответ на классический идиотский вопрос. Неужели стоило убить шесть лет на теоретическую физику, сбрендить, развестись с женой и податься в толкователи рун, чтобы додуматься до столь простого и логически безупречного ответа?

Михаил Косолапов

16.01.2009

Infox.ru

До 12 сентября в «Театр.Doc» продолжается фестиваль молодой драматургии «Любимовка/2010». Читка пьесы «Дисфункциональные» британского драматурга Майка Пэкера заставила корреспондента Infox.ru не на шутку озаботиться проблемами общества потребления и величием русского языка.

Улыбчивый мужчина с внимательным, дружелюбным взглядом, чью лысину я наблюдал перед собой во время представления, оказался автором пьесы. Он определенно удивился довольно бурной реакции зала и через переводчицу без конца благодарил публику и организаторов фестиваля. И еще раз публику. И опять организаторов. Кажется, драматург был совершенно обескуражен тем, насколько его работа оказалась доступной пониманию московитов, которые с большим воодушевлением послушали историю об обществе потребления, быстро и безотходно перерабатывающем стареющих музыкальных радикалов в кредитные карты.

Тут дело не в том, что язык театра интернационален или наш образованный зритель особенно восприимчив и расположен к лицедейству. И даже не в том, что мы живем как-бы в глобальном мире, условно разделенном границами, но скрепленном одинаковыми проблемами. Все дело в том, что понимать тут нечего.

Четыре постаревших участника позабытой британской панк-группы средней паршивости и тридцатилетней давности, судьбы которых сложились по-разному, но у всех неудачно, получают ангажемент от рекламщиков в пользу отвратительно буржуазных, американских (это важно — Америка нужна «старой Европе» как поставщик империализма и тема для социального протеста) распространителей пластиковых карт для «пластиковых людей». После недолгих рефлексий бывшие коллеги по шоу-бизнесу и революции соглашаются на возмездное участие в кампании, хулиганят по старой памяти и вновь становятся популярными. Они заново находят свое место в изменившемся мире в качестве юродствующих критиков системы потребления, которая готова потребить все, что угодно, включая собственную карикатурную критику.

Если адаптировать сюжет для России, то получился бы трогательный «Мумий Тролль», продавший пивовару Тинькову душу и песню «Доброе утро планета», или страстотерпец Шнур, который озвучил хитом «Вот будет лето – поедем на дачу» билайновский дачный тариф. Мягко говоря, посмешище бы получилось. Мы бы сидели в зале, свистели и кричали «не верю». А у британца вышло иначе: культурно и остроумно.

Как всегда, дело в мелочах. Ну, почему, скажите, Сид Вишез и Джонни Кэш – это «культурно», а Свинья (Панов) и какой-нибудь Рикошет – обязательно «контркультурно»? Почему у первых играют на записи профессиональные музыканты-наемники, продвигают их воротилы шоу-бизнеса, революция у них поддельная, а музыка — настоящая. А у вторых все взаправду, навзрыд и невпопад, но слушать эту хрень никакого усердия и азарта не хватало ни тогда, ни теперь. И ведь это не только музыки и театра касается. Сходите на Винзавод или на Арт-Москву, прокатитесь на Ладе-Калина от Хабаровска до Читы, сравните Протвино с Силиконовой долиной или стоимость нефти марки Urals и марки Brent… Да что же это такое?! Неужели нам действительно нечего предложить вот этому самому миру без границ с его интернациональной культурой?

Однако не отчаивайтесь, найдется кое-что и у нас. У нас есть наше поистине национальное достояние, которое даже без перевода и конвертации способно ввести в заблуждение любого молодого британского драматурга, приехавшего на фестиваль. Великий и могучий… во дни тягостных раздумий… ты один мне надежда и опора… и все такое, короче, русский язык. Именно он сотворил из никчемной пьесы правду, чудо зрительского восторга и тот еще катарсис. Ему мы обязаны мгновениями чистой радости, а Майк Пэкер — продолжительными незаслуженными аплодисментами.

Как же смачно и душевно они матерятся. Я имею в виду превосходную игру актеров, которые самоотверженно читали «Дисфункциональных». Работа режиссера по расстановке стульев на сцене; перемещения героев, бодрящие картинку; дикторский текст, объясняющий эти самые перемещения; прекрасная американская блондинка-менеджер (по сюжету пьесы единственная пострадавшая от революционной борьбы британских панков); сами герои с дурацкими терзаниями, их реплики – все ложь и подделка в сравнении с чистой эмоцией, экстрактом чувств, квинтэссенцией нашего отношения к миру, заключенными в противящемся цензуре величественном русском языке…

На обсуждении, которое состоялось сразу после читки, режиссер признался, что сократил перевод авторского текста почти на треть. Многие местечковые британские «ссылки», названия музыкальных групп и имена были бы не понятны нашему зрителю. Уверен, так и есть. Но, думаю, следовало бы действовать смелее и сократить все остальное, оставив только исполненные глубочайшего смысла и силы, древние и вечно юные непотребные, подлинно русские выражения. Тогда бы точно одними овациями автор не отделался.

Михаил Косолапов

08.09.2010

Infox.ru

Ответом кризису должна была стать коллективная выставка «Аварийный люк 7», устроенная группой иностранных художниц, проживающих в Москве. Экспозиция напоминает распродажу изделий декоративно-прикладного искусства.

Странная какая-то выставка, с какой стороны ни глянь. Участвуют семь малоизвестных и вполне традиционных по технике – фигуративная живопись, скульптура — художниц. Именно художниц, что, по-видимому, должно бы отсылать к феминистическим каким-нибудь штудиям на тему ужасов российской действительности и торжеству «фаллологоцентризма» (это в смысле, когда центром и источником знания считается «фаллос» как социальный мужской половой феномен). Должно, но не отсылает. Нет там ни фаллоса, ни феминизма.

А тут еще и название у всего этого такое «фрейдистское» — «аварийный люк» все-таки, тревожная дырка, так сказать, волнующе женственный образ. Или имелась в виду не сама дырка, а одноименная чугунная крышка над ней? Тогда опять же видится тут тяжкое бремя девственности и ужасы ее лишения. Да еще на фоне кризиса, да не про отдельную личность, а с «экстраполяцией»… на время, на страну, на весь мир. И опять не угадали! Ни девственности, ни лишения, ни экстраполяции… Внешне все выглядит как невинная дипломная выставка бобруйского декоративно-прикладного художественного училища.

Результат спада

Тогда, может быть, это какая-нибудь новая художественная группировка типа «художницы-домохозяйки», «экспатки-передвижницы», выступающая за возврат к традиционному языку визуального искусства, назад (или вперед) к картине, к изображению, к мимезису и образу! Что-то ведь должно объединять участниц выставки, не так ли? Иначе, зачем они совместно показывают свои работы? К тому же в пресс-релизе выставки прямо говорится: «Группа художниц из разных стран мира нашла поэтическое применение результатам экономического спада».

Увы нам, искушенным читателям пресс-релизов, мы-то с вами отлично знаем, что за пресс-релизы к стенке не ставят, а пишут их и читают в основном скудные разумом журналисты.

И, тем не менее, попробуем рассудить здраво: «результат экономического спада» – суть, в данном случае, уволенная с работы художница-экспатка, которая за неимением альтернативы пишет холсты на продажу, что является в свою очередь примером «поэтического применения».

Распродажа изделий

Такая интерпретация объясняет смысл и антикризисный пафос развешивания по стенам бессвязных картинок разных размеров и сомнительного качества и расставления по залу скульптурных объектиков – не слишком маленьких, но и не слишком больших — того самого размера, который удобно иметь в приличном доме или в фойе какой-нибудь стоматологической клиники.

Смысл таков: быстрая распродажа изделий декоративно-прикладного искусства. Ликвидация. Помещение для этого нашли удобное, теплое, в центре Москвы. Раньше здесь проходили выставки дизайнера Старка и открывался молодежный проект московского биеннале. Быстренько нашлепали пресс-релиз про кризис, придумали название – чтобы выглядело «как настоящая выставка». Ну и вперед – за неделю можно и не такое распродать. Главное, правильно назначить цену.

Прайс-лист на участниц выставки выглядит вполне адекватно по салонным меркам. За квадратный метр живописи холст-масло просят примерно три тысячи долларов. Акрил вполовину дешевле, скульптура чуть подороже. Графику можно сторговать баксов за триста. Если заинтересовались, не откладывайте покупку – «Аварийный люк 7» закроется в конце недели.

Распродажа проходит по адресу: улица Неглинная, дом 14

Михаил Косолапов

23.01.2009

Infox.ru

30 мая состоится, по-видимому, последний коллективный вернисаж галерей культурного центра «Арт-Стрелка» на Берсеневской набережной. Зрителей ожидают интерьерные баррикады, уличные перформансы, вручение ежегодной художественной премии «Соратник».

На этот раз «Арт-Стрелка» закрывается по-настоящему. Новый собственник бывших гаражей бывшей шоколадной фабрики «Красный Октябрь», похоже, всерьез намерен привести пятачок напротив нового храма Христа Спасителя в божеский вид. Ну, наконец-то! Доколе суматошное, плохо организованное и коммерчески бесперспективное сообщество независимых галерей и художников, окопавшееся – стыдно сказать! – меньше чем в километре от Кремля будет мозолить глаза москвичей и гостей столицы своим нелепым существованием? Нет, ну подумайте сами. Центр столицы – центрее не бывает, кресты на куполах, звезды на башнях, гранитные набережные, мост – чудо современной московской архитектуры, по мосту гуляют граждане свободной страны, любуются видами Москвы и водами одноименной реки, по которой живописно плывут буксиры, рестораны и дискотеки. А рядом, буквально под ногами, практически под мостом, посреди всей этой приятной глазу благоустроенности — какое-то неопрятное, неуместное пятно. Вот, представьте себе, сделали вы в квартире евроремонт, дизайнера позвали, денег отсыпали, рукастых таджиков или хохлов нашли, все покрасили, полы постелили, пластиковый потолок с лампочками подвесили, ниши в стенах проковыряли для горшков с цветами и вазочек – все как положено, как у людей, с башенками и эркерами, даже иностранцев, вроде, не стыдно водить. Бац! – а на стене, на самом видном месте – плесень. Кому это понравится?

Вот и с «Арт-Стрелкой» то же самое. Давно уже пора было этот бесхозный кусок прибрать к рукам и окультурить, сделать вместо «пестрого набора мелких арендаторов» «цельное культурное пространство», как сказал арт-директор «Первого канала» Ликин, один из разработчиков концепции будущего использования бывших гаражей. Солидный человек, слов на ветер не бросает. Будет на Стрелке «цельное культурное пространство», как на «Первом канале». Умное и разноцветное, как журнал «Афиша», редактор которого теперь тоже подался в девелоперы современного искусства. Приличные бутики надо построить, дизайнерские магазины, да хотя бы и ресторан открыть. Надо же людям где-то питаться? А сейчас что — одно название: культурный центр «Арт-Стрелка», а на самом деле никакой культуры. Стены разрисованы неаккуратными граффити, в галереях ерунду выставляют, шумят, галдят, а ни купить нечего, ни пожрать толком негде.

Да и сами галереи тоже, ни то ни се. Те, что в гаражах, еще куда ни шло. Фотографии показывают – по крайней мере, понятно, что такое, в «Электробутике» — бытовые приборы, или рядом — замысловатые светильники, красиво. И тут же, на тебе, восемь квадратных метров бывшего туалета галереи Art Business Consulting – название солидное, а что внутри? То бассейн, то вагина с мышами, то вообще в дверь не пускают, и зрителям с риском для здоровья приходится лезть на второй этаж по мусорной пирамиде из холодильников и стиральных машин. В бывшем «Рефлексе» вообще нецензурную брань по телевизору показывали.

Разве такое искусство нужно зрителю? Убрать к чертовой матери с глаз долой. Два года назад какой-то мудрый московский префект приехал посмотреть на строительство патриаршего моста и чуть не околел от возмущения: рядом со стройплощадкой — огромные постеры уличной выставки, посвященной городу. Зеленые флаги над Кремлем от группы АЕС, голый мужчина с красным знаменем и собаками, пресловутые «Синие носы»… Кто позволил?! Где разрешение?! В центре Москвы, на глазах у… – благим матом на всю Стрелку голосил суровый мужчина. А свита хваталась за телефоны и что-то строчила в блокнотики. И убрали-таки позорные постеры. Сколько таких историй накопилось за пять лет работы «Арт-Стрелки».

Ведь действительно, поначалу пустили холопов на пару лет порезвиться в заброшенные гаражи, да и забыли про них. Те как-то прижились и упустили из виду, что барин может и передумать, возомнили о себе невесть что, выходки неприличные стали допускать, назвались культурным центром. А того культурного центра Мамуту на один зубок. Медведь, а чижика съел. Вот теперь набегут ценциперы, архитекторы, дизайнеры и прочие арт-директоры и сделают, наконец, настоящий культурный центр. Будем туда от ближайшего религиозного центра через реку по мосту ходить и радоваться всем миром.

Михаил Косолапов

29 мая 2009

Infox.ru

Алексей Подкидышев и Игорь Чиркин – архитекторы, которые сделались художниками и сконструировали букинистическую выставку «Шепот» в галерее XL. Каковая выставка, по словам авторов, должна шорохом книжных страниц проиллюстрировать информационный «шум, в котором сложно различить слова, произносимые невнятно и тихо».

На первый взгляд обращение молодых авторов к такому архаичному накопителю информации, как книга, выглядит странновато. Казалось бы, поколению художников 21 века ближе какие-нибудь айпады и айподы, ноутбуки и прочие прямоугольные  электронные игрушки наших дней, из которых вполне можно составить на полу галереи «сетевую ортогональную структуру» — то есть, разложить ровными рядами, если выражаться по-русски, а не прибегать к косноязычному дискурсу «делезов-гваттари». Но не будем забывать о главном: авторы «Шепота» — архитекторы, которые сделались художниками. Это ключ к пониманию выставки.

Живой организм искусства даже в пределах одного десятилетия, условно «поколения», проходит вполне различимые фазы развития. В каждой из этих фаз доминируют определенные типы «носителей искусства» — художников, чьи личные истории, судьбы, образование — в целом, способ мышления — определяют некую общую картину, тренд.

Сначало в дело вступают воспримчивые и легкие на подъем «люмпены»: бездельники, романтики-иммигранты из сопредельных областей искусства, более-менее случайные люди. Они экспериментруют, ошибаются, делают открытия и глупости. Они – резонаторы нового, создатели языка искусства, конструкторы проблем и энтузиасты.

Следом за ними приходит пора «визуалов» – осваивать и обтачивать корявые заготовки устремляются профи-light, если можно так выразится. Условно обозначим их —  «дизайнеры». Как это было в конце 90-х, когда в искусство устремились вооруженные компьютерными технологиями рекламщики, телевизионщики и декораторы.

Последними на вспаханное и унавоженное поле искусства выходят архитекторы. Их задача и смысл – собрать урожай. Они – боевые машины порядка, комбайны-истребители, оснащенные мощными стальными жвалами, хватательными клешнями-манипуляторами и прочими полезными приспособлениями, которыми они сгребают, измельчают, перерабатывают, очищают от шелухи, запекают и упаковывают для потребителя все то, что выросло до них. После «атаки архитекторов» остаются ровные ряды упорядоченной и визуально обустроенной информации. Примерно как здесь, в галерее XL на выставке «Шопот».

Начиная с 2007 года Алексей Подкидышев и Игорь Чиркин приняли участие в огромном количестве выставок и сделали выставок больше, чем иные художники за десятилетие. Могучий академизм МАРХИ, заточенный в ИПСИ зубодробительными книгами –  взрывоопасное сочетание, джинн выпущенный из бутылки, готовый построить дворец или разрушить город. Поэтому каждый из проектов молодых художников не только  рассчитан по нормам безопасности современного искусства с многократным запасом прочности и радует глаз качественным исполнением, но и точно вписан в «историческую застройку». Они все время на кого-то похожи, но лучше и удобнее для проживания и переживания.

Из прочитанных книг как раз можно построить дворец.

Или разрушить город.

Михаил Косолапов

Вот он сидит передо мной, развалившись на продавленном икеевском диване. В руке чайная кружка с пестрым географическим пятном и надписью «Итака». Из кружки свисает на нитке желтый квадрат, за который нужно вытягивать дымящийся чайный пакетик. По моим наблюдениям, люди делятся на тех, кто отжимает чайные пакетки, и тех, кто просто их выбрасывает. Первые предпочитают «бмв», вторые — «мерседес». Свой мерседес, с прилагающимся к нему водителем, Алексей Игоревич (а именно так зовут теперь моего гостя) оставил внизу у подъезда.

«Дай что ли пепельницу какую-нибудь, — говорит он, недовольно размахивая неотжатым чайным пакетиком. Его нога, оканчивающаяся дорогим ботинком, автоматически втирает лужицу заварки в пятнистый от краски линолеум. – Ну давай, рассказывай, как ты разбил свою «бэху»!

Мы сидим в каморке на чердаке позднесоветского кирпичного дома, населенного потомками журналистов, поделивших чердак на сегменты, чтобы прятаться от жен и любовниц. Одну из клетушек я снимаю под мастерскую, после того как вместе со всей  Арт-Стрелкой закрылась и моя галерея, которую вместе с прилегающими лестницей и коридором я использовал для работы. Мне нравится эта каморка, похожая на комнату в общаге, нравится туалет в коридоре и вид из окна на Бутырскую тюрьму. Особенно нравится, что эта комната на четыре метра больше, чем галерея и не нужно раз в месяц устраивать выставку, выносить куда-нибудь обломки оргтехники, горы компьютерных мышей, куски скульптурного воска и прочий полезный хлам. Это моя персональная конура. Алексей Игоревич называет ее «персональным офисом» и всякий раз, договариваясь о визите, смеется этой своей придумке.

У него проблемы с чувством юмора, с тех пор как он сделался «эффективным менеджером». Произошло это лет пять-шесть назад. Примерно в то же время, когда я завязал с рекламной кормушкой и с головой вляпался в очередной российский «нью-йоркер». Он назывался «Новый Очевидец». Потом «Крокодил». Плотно перетянутые скотчем стопки номеров того и другого я теперь использую в качестве подставок для ног  или стульев.

Я знаю Алексея Игоревича больше двадцати лет, со второго курса. Его отец – светило физики средней звездной величины — привез тогда сыну в подарок весьма навороченный по тем временам синтезатор. Папа, сохранившийся до начала девяностых в парадигме физиков-лириков, даже помыслить не мог разрушительных последствий своего поступка, превратившего потенциального нобелевского лауреата в заурядного блюзового клавишника.

Потом Алексей Игоревич гастролировал по стране с караваном фур, начиненных турецкими дубленками и устраивал кожно-венерологические ярмарки в опустевших детских садах и кинотеатрах от Воронежа до Читы, скупал ржавые буксиры у разорившихся леспромхозов и акции будущих естественных монополий у несведущих шахтеров и металлургов, волею судеб ненадолго оказавшихся миноритариями, а ближе к концу тысячелетия  обнаружил себя директором центрального рынка где-то в центральной полосе России. Будучи, подобно прочим «волонтерам эпохи», человеком весьма чувствительным и способным к переменам, он вернулся в Москву обогащенный опытом и по случаю раздобытым где-то в провинции экономическим образованием, чтобы стать «эффективным менеджером» в самом центре событий и возможностей.

«Ну и как дела? У вас вроде была такая смешная художественная группа: одна художница, другой хочет быть художником, а третий, я тебя имею в виду, – не хочет. Еще изображали из себя клерков — и что? Продается искусство?» – вся стена за спиной Алексея Игоревича заполнена вперемешку работами моих коллег художников с разных наших  выставок. Вопрос риторический, он отлично знает, что ни хрена не продается. Ага, сидел бы я в этой конуре, шлепая по клавишам ноутбука ради случайного журналистского  заработка, если бы продавалось. «А давай я тебе сниму приличную мастерскую, подвальчик какой-нибудь с отдельным входом и нормальным сортиром где-нибудь в центре. Будешь там искусство свое никчемное делать. А я туда буду девок водить время от времени. Им интересно, а для меня дешевле выйдет, чем по гостницам мотаться. Как тебе идея?» — предлагает практичный меценат. «Жену свою спроси сначала». «Ну, ее это точно не касается. Я, знаешь ли, последнее время регулярно к психоаналитку своему хожу. Неподалеку от тебя практикует. Так вот он мне все по полочкам разложил и про жен, и про любовниц. Говорит, что никакого чувства вины в природе нет и быть не может. Особенно перед третьей женой… Впрочем, как хочешь, мое дело предложить. Но я-то по другому делу к тебе приехал».

Догадываюсь, о каком именно деле пойдет речь по тому, что взгляд моего приятеля уперся в «морскую» стену мастерской. Туда я прикрепляю карты акваторий, где мне довелось ходить под парусом, какие-то яхтенные медальки и грамоты. Карт стало так много, что они наслаиваются друг на друга, и поэтому — когда я планирую новый маршрут – приходится буквально выкапывать нужную из-под бумажных пластов. Гораздо удобнее и быстрее  изучить любое место мирового океана на экране компьютера или специального GPS-модуля. Но разве прагматичная электронная картинка может сравниться с удовольствием расстелить на полу бумагу и кромсать ее карандашем, дивайдером и плоттером, собственным руками отсчитывая мили переходов? Архаическая, трепетная радость, сродни той, что испытывали некогда живописцы перед холстом.

Ну, разумеется, эффективный менеджер пришел проситься в матросы. Кто бы сомневался. «Ты же теперь в извозчики подался, народ по морям катаешь, — завистливо иронизирует Алексей Игоревич. – Я тут смотрю: Канары, Тайланд, Греция – красиво живешь для безработного художника. Ты капитан или шкипер, как это правильно называется у вас?  Регаты какие-то устраиваешь. А может тебе бросить всю эту ерунду, искусство это современное, журнальную писанину, рекламу, блоги, надоевшие всем фейсбуки – и в моря? Не думал об этом?»

Ну, разумеется, Леха, думал. Мы все только о том и думаем: куда бы слинять так, чтобы хотя бы на время спрыгнуть с этой бесконечной беговой дорожки, на которую мы за каким-то чертом встали двадцать лет назад и продолжаем бежать, не продвинувшись ни  на шаг к тому, ради чего, в сущности, учили квантовую электродинамику, снимали «один в один» Хендрикса на репетициях в подвале корпуса прикладной математики, делали нелепые уличные акции, торговали оргтехникой и мебелью, мотались по Индии с рюкзаком и по Лондону с охраной, устраивали выставки – да хоть водку жрали в лесу под сырую редиску и щавель. Так ради чего? А может быть наше с тобой сознание — да что там, все наше поколение инфицировано ложной идеей индивидуальной свободы? Отсюда эти метания, стремления — сначала к успеху, потом прочь от него. Словно мы какие-то голимые неформалы и социопаты.

Может быть поэтому сидим мы с тобой,  эффективным менеджером и элитой российского бизнеса (а через три, пять лет — кто тебя знает, кем ты, или я, или все мы окажемся на этой  социальной ленте Мебиуса), в моей убогой каморке под крышей и мечтаем о море. Вернее, мечтаешь-то в основном ты. Я абсолютно точно знаю, когда и в каком месте будет ждать меня парусная лодка. И, кстати, по моему опыту, из эффективных менеджеров получаются вполне эффективные матросы…

Михаил Косолапов

(L’Officiel, февраль 2011)