«Каждый субъект права имеет неотчуждаемое право иметь право на неотчуждаемые права всех остальных субъектов права» (из проекта декларации о Социальной справедливости).

I. EX ABRUPTO (без подготовки)

А. Медведев: Сегодня, коллега, я бы хотел поговорить о самом больном и важном для меня вопросе – о выселении меня из съемной квартиры. Видите ли, вредная старуха повысила квартплату на сто баксов. Разве это справедливо? Я бы таких как она сажал в каталажку.

М.Косолапов: Полностью согласен с вами. Общественный институт тюрьмы воздвигнут как освященный нашей духовной традицией способ созидания социальной справедливости — того самого, что помогает людям мстить друг другу на законных основаниях.

АМ. Именно с этим связана одна из важнейших особенностей русского человека — постоянное чувство вины. Вызывано это чувство прежде всего тем, что невинных в нашей стране просто нет (включая младенцев, идиотов и священнослужителей). Пусть бросит в меня камень тот, кто ни разу не украл, не изменил жене, не нарушил правил дорожного движения, не соврал или не обидел кошку. В России следует законодательно закрепить существующую де-факто презумпцию виновности. По большому счету отсидеть должен каждый, а не как сейчас – попавшийся под горячую руку карательных органов.

МК. Удивительно точно подмечено. С одной стороны, вор должен сидеть в тюрьме. С другой, вроде бы — не пойман, не вор. Возможно, отсидка по жребию или по партийным спискам помогла бы снять социальную напряженность и разрешила бы общественные противоречия. Можно было бы устраивать так называемые профилактические, ознакомительные заключения или отсидки в порядке общей очереди. Предусмотреть систему льготных тюремных туров для малоимущих граждан, особенно для пенсионеров, врачей и педагогов.

АМ. Гораздо справедливее было бы объявить тюрьмой сразу всю страну. А чтобы гражданам не казалось, что это всего лишь метафора, следовало бы все население, включая и руководство, запирать на ночь по камерам. Каждый час на свободе приобрел бы особую ценность. А дневной труд превратился бы в радость. Удвоение ВВП происходило бы ежегодно.

II. VAE VICTIS (горе побежденным)

МК. Хочу продолжить вашу изящную мысль в отношении армии. Дело в том, что призывная армия по сути дела является разновидностью тюрьмы с дополнительными общественными функциями и возрастными ограничениями. Неотчуждаемыми армией правами надлежит считать право на неоплачиваемый труд, исполнение идиотских приказов, дурное питание и скученное проживание в казарме, а также право на ношение неудобной формы установленного образца.

АМ. От призывника требуется подвижничество и готовность к страданиям. То есть суть армейской справедливости заключена в идее страдания и готовности его испытывать!

МК. В новой России отношение к страданиям граждан должно измениться. Свободный человек свободной страны имеет право испить свою меру страданий тем способом, который изберет самостоятельно. Или выиграет в государственную армейскую лотерею.

Допустим, вы не желаете служить в армии, но у вас есть многокомнатная квартира. Будет справедливым, если некоторые комнаты будут оборудованы под казарму для размещения военнослужащих срочной службы. Вам вменяется в обязанность содержать, кормить и доставлять солдат, отбывающих за вас почетную армейскую повинность, к месту службы на своей машине или заказывать им такси, покупать авиабилеты и обеспечивать медицинским обслуживанием.

Армию нужно избавить от ненужного хозяйства и всех этих военных городков, территорию которых следует продать под коммерческую застройку. Пусть военных кормят рестораторы, владельцы кафе и сетей быстрого питания. Мобильные операторы на конкурсной основе будут бороться за право обеспечивать армию возможностью обмениваться боевыми SMS-сообщениями.

АМ. Мне понятна ваша озабоченность армейскими проблемами. Мы все — пожизненные должники армии. Больно смотреть как она загибается под тяжестью реформ. А что если заменить рядовой и сержантский состав киборгами?

МК. Или бесплатными профессиональными клонами-бойцами под управлением клонов-командиров. Скажем, фельдмаршала сделать из клона Суворова, а командующим военно-морским флотом назначить клон Ушакова. Генералов лепить с Деникина, майоров – с Пронина, а все капитаны будут – Копейкины. Для рядового состава клонировать неизвестного солдата, подвиг которого бессмертен.

АМ. Но самой справедливой реформой армии, я считаю ее ликвидацию. Нужно раздать населению все имеющиеся вооружения, включая ракеты с ядерными боеголовками, атомные подводные лодки и стратегические бомбардировщики. Вернее даже не совсем раздать, а продать. Исключение сделать только для автомата Калашникова – его каждый гражданин должен получить бесплатно. Состояние вооружений, находящихся в частной собственности, без сомнения, будет значительно лучше, чем на казенном довольствии.

Да и вопросы обороны и безопасности было бы справедливо решать на всенародном вече или сходе, где граждане сами определят, кому и за что следует дать пизды. Наиболее эффективным боевым порядком в данной ситуации следует признать орду, сила которой доказана нашей многовековой историей.

III. IN EXTREMIS (в крайнем случае)

МК. Гениально, коллега! Один из самых универсальных инструментов социальной справедливости – это доступные каждому пиздюли. Обычно они имеют хождение в вертикальной плоскости, то есть сверху вниз, начиная, скажем, от президента – к администрации, от администрации – к правительству и далее вниз по общественной лестнице, набирая обороты и расширяя круг участников. С другой стороны есть и более демократичный способ: например, перед ночным магазином, где их может получить любой желающий вне зависимости от социального положения, чина, возраста, половой принадлежности и весовой категории.

АМ. Я бы добавил, что раздача пиздюлей должна быть упорядочена и регламентирована. Поскольку без должного количества пиздюлей жизнь в нашей стране просто немыслима, необходимо организовать во всех министерствах, ведомствах, подразделениях всех родов и видов войск, учебных заведениях, офисах и на производстве ежедневный ритуал утреннего и вечернего пиздюля, соотвствующий радиосигналам точного времени. Раздачу и обмен пиздюлями в остальное время строжайшим образом запретить (в том числе, порку детей и собак).

IV. AD HOMINEM (применительно к человеку)

МК. Развивая и углубляя мысль о страдании, как базисе социальной справедливости, нельзя пройти мимо такого социально значимого явления, как массовая педерастия. Уже давно пора поставить гомосексуалистов на службу интересам родины. Необходимо принять закон «О гомосексуальной справедливости», по которому каждый гражданин России обязан иметь по крайней мере один гомосексуальный контакт в жизни. Это поможет излечить соотечественников от половой невоздержанности, ксено- и гомофобии. Священный долг и почетная обязанность гражданина России состоит в том, чтобы как можно глубже погрузиться в мир половых извращений и дисфункций.

АМ. Совершенно согласен с вами, коллега. Я бы даже сделал справку о наличии гомосексуального контакта обязательным документом при приеме на работу. Нужно сделать гомосексуализм одним из ключевых общественных институтов, ввести звания «почетный», «заслуженный», «народный пидарас» России. Гомосексуалисты и лесбиянки, мазохисты и скотоложцы, говноеды и синефилы должны быть полноценными членами общества: служить в армии, церкви, милиции, пожарной охране, администрации президента, копать могилы и продавать проездные в метро.

МК. Но подлинное равенство полов, дорогой коллега, невозможно без пластической хирургии. Применение этого уникального инструмента социальной справедливости в России пока крайне ограниченно, а между тем с его помощью могут быть решены главные вопросы человеческого бытия в нашей стране, а именно: «кто я?» и «угораздило же меня родиться именно здесь?».

АМ. Пластические операции необходимо сделать нормой нашей жизни, каждый гражданин перед получением паспорта должен пройти через липосакцию или турбосолярий. Внешность россиян следует унифицировать: мужчины — низкие, коренастые, с развитой мускулатурой, кавказским акцентом и тяжелой нижней челюстью; женщины – улыбчивые блондинки с маленькой головой, большими сиськами, задницами и длинными ногами установленного образца. Ротация половых признаков допускается каждые пять лет при оформлении нового загранпаспорта. Следует ввести и реестр имен, допустимых в Российской федерации, соответствующих обоим полам. Например: Евгений (-ия), Александр (-а), Светлан (-а), Жан (-на) и др.

V. SANCTA SANCTORUM (святая святых)

МК. Продолжая вашу мысль, коллега, замечу: чтобы восстановить имущественную справедливость, не отбирая у людей имущества (ибо частная собственность есть основная ценность в новой демократической России), следует на время отбирать у людей право пользования имуществом. Нужно ввести принудительную ротацию по имущественному признаку. Финансиста – в тюрьму, бомжа – на виллу, визажиста – к станку, смотрителя маяка – в арт-директоры ночного клуба. Такой культурно-имущественный внутрисоциальный круговорот послужит интересам России и укрепит единство среди ее граждан.

АМ. Неплохо бы еще проводить публичные кулачные бои, на которых каждый житель России может отстоять «свое» имущество или предъявить заявку на пользование «чужим». Сформированный естественным образом класс элиты будет относиться к собственности с большей социальной ответственностью, он станет военным ядром и аристократией страны и изберет себе законного монарха, так называемого помазаника божьего, одержавшего наибольшее количество побед нокаутом. Кроме того, для определения достойного собственника могут проводиться состязания по спортивному ориентированию, игры в пятнашки или бур-козла, соревнования по метанию ядра и стрельбе из рогатки. В сущности все эти процедуры можно объединить на ежегодном Едином государственном экзамене.

МК. С точки зрения социальной справедливости Единый государственный экзамен должен быть всенародным праздником, наподобии родительской субботы или прощеного воскресенья. Устраивать его можно, например, в начале мая, как торжество весны, безделья и победы над безграмотностью. В этот день вся страна входит из тюрем на улицы, чтобы отчитаться друг перед другом, обменяться пиздюлями, поделиться всем новым и полезным, чему каждый научился за год.

АМ. Я прекрасно вижу эту картину: чудесным майским вечером под грохот салютов и стар и млад по древней русской традиции соберется у костров вблизи водоемов, чтобы держать экзамен по пению частушек, пьяным пляскам, чтению басен, рассказыванию сказок и анекдотов, сквернословию и вранью.

VI. HABIAT SIBI (пусть себе владеет)

МК. Сегодня, когда мы все отчетливее понимаем, что наше место не на пляжах Строгинской поймы и Серебряного бора, а на золотых песках Лазурного берега или в Гоа, многим кажется, что социальная справедливость неосуществима в принципе. Эта точка зрения отчасти подтверждается крахом социальных утопий, которые человечество пыталось осуществить за всю свою историю. Пала вавилонская башня, разрушен город солнца, в бездонные глубины океана канула Атлантида, мох и лишайники ныне покрывают камни, оставшиеся от стен фаланстеров, сгорели потемкинские деревни, развеяна американская мечта, а от великой коммунистической идеи остались только ветшающие кварталы Новых Черемушек. Но люди век за веком продолжают верить и искать социальную справедливость, подчас в самых неожиданных местах. Например, в новой демократической России, которая предлагает миру свой, уникальный способ решения проблемы социальной справедливости. А именно, новаторскую идею «стабилизационного фонда».

АМ. Я считаю, его надлежит формировать из трофеев, полученных в результате военных действий, которые должны проводиться периодически в виде набегов всенародной орды на сопредельные государства. Пора, наконец, прекратить разбазаривание наших недр и вернуть все, что нам принадлежит. Неотъемлимое право на данные трофеи имеет каждый гражданин, но пользоваться ими запрещено решительно всем. Таким образом мы получаем национальное достояние, созданное усилиями всех граждан страны, не имеющее никакой практической пользы, а потому неисчерпаемое в принципе. Храниться «стабилизационный фонд» должен на Красной площади в виде огромной кучи добра, сваленной прямо на булыжную мостовую перед мавзолеем. Тогда иноверцы и туристы смогут воочию убедиться в богатстве нашей нации, презрении русского человека к суетным материальным благам и в нашей высокой духовной культуре, подарившей миру подлинную социальную справедливость. Dixi.

*(лат.) согласие всех.

Михаил Косолапов,

Александр Медведев

(журнал «Крокодил», 2006)

«Я считаю, переживать свое время с отвращением — привилегия художника»  (М.Косолапов)

Елена Голубцова:

Чего тебе не хватает в нашем времени и пространстве?

Михаил Косолапов:

Не хватает весомости, подлинности, натуральности, тяжести и массивности. Я вижу множество легких смыслов, легких телодвижений, невесомых оттенков в отношениях, в работах, в мыслях. Это время легкости и молодости. Все должно быть подвижное. Скорее остроумное, чем умное. Скорее веселое, чем задумчивое. Мне не хватает фундаментальности. Конечно, я дитя своего времени, такой же легкий, такой же попрыгунчик, как большинство моих коллег, друзей, родственников. Но мне не хватает тяжести. Мир такой подвижный, он болтается, как таракан на спине. Цепляется за то, за это, но ни за что конкретно. Я не ощущаю такой плотной и явной земли под ногами, на которую можно встать и сказать: вот, я есть.

«Небо над моей головой», проект для выставки «Невесомость», 2013

Куратор сейчас важнее художника, дирижер важнее композитора, ди-джей важнее музыканта — и так далее. Это и есть невесомость — когда медиатор важнее медиа, а сраное медиа — это месседж: то есть форма передачи дважды важнее содержания.

Это создает ощущение легкости: ты купил фотоаппарат — ты фотограф, пришел в галерею — ты художник. Но это кажущаяся легкость. Мы все ощущаем недостаток весомости. В этой подвешенности мне некомфортно. Нужна земля, опора. Попытки найти землю под ногами — это то, что я делаю, когда готовлю выставку, когда выхожу в море на парусной лодке. Хочется чего-то конкретного, плотного, ясного и определенного. А мы живем в полутонах, намеках, в какой-то такой дымке.

Вот, например, хорошая эта выставка или плохая? А не знаю, вроде не плохая, вроде хорошая. Ты сейчас не услышишь ни от кого определенного отзыва и не получишь ответа на вопрос, чем она хороша или плоха. «Она затрагивает много смыслов» — ну да, прекрасно. Обычно получаешь такой ответ — как бы что-то неясное, неявленное. Но это признак нашего времени. Мне кажется, сто или двести лет назад было иначе, были четче критерии, четче понимание.

С чем связана эта наступившая размытость, по-твоему?

Во многом это связано с самим устройство нашей жизни. В сфере услуг работает 80 % людей, в сфере производства — 20 %. Это и есть невесомость. Я много лет работал в рекламе. Ни один торговец товаром не скажет, что он продает коричневую газировку, или машину, или джинсы. Он скажет, что продает наслаждение вкусом, престиж места, радость вождения и так далее. Тяжесть автомобиля нивелируется легкостью, удовольствием от вождения, какой-то такой суррогатной поэзией. И «люди хотят поэзии, на», вот этой легкости хотят. Но если ковырять глубже, в этом нет легкости. Это ложная легкость. Мы все делаем легковесные кратковременные вещи — в искусстве особенно. Вы разбираете выставку  — и ничего не остается. Люди пришли, поймали «ощущение», настроение… ну здорово, а что останется? Невесомость.

Ты думаешь, что это качество нашего времени вообще? Или специфически российская история?

Качество времени вообще. Может, в России оно более проявлено… впрочем, я ничего не знаю, кроме России. Гипотетически, какая может быть невесомость у канадского лесоруба? У него все хорошо. Что-то ему нравится, что-то нет. Вот это он хочет, а того не хочет. Все у него «весомо, грубо и зримо». С другой стороны, у какого-нибудь канадского критика или канадского художника ситуация сравнимая с нашей. Но когда «весомый, грубый, зримый» лесоруб начинает покупать не топор, а джинсы или фотографию в галерее, он сразу оказывается в другой ситуации — он покупает удовольствие, сопричастность, какие-то эфемерности.

Вот сидел Кант, написал толстый кирпич, и у него слова весили, как гири. Дело не в Канте, а вообще в методе тех времен — собирании скупых слов, конкретном формулировании, выстраивании тяжелой концепции. Адекватной или неадекватной —  покажет время, но это мощная такая глыбища. А приходит в конце XX века философ: ликует, порхает, подхватывает там и здесь какие-то наблюдения, заметочки, пассажики. И вроде на этом материале, на этой комбинаторике тоже можно работать. То есть, ты делаешь из всего сущего и как-будто общего свой собственный коллаж. Вот такой, а можешь из того же материала сделать другой. Как кому-то угодно.

«Небо на моей головой», проект для выставки «Невесомость», 2013

В музеях та же история: есть коллекция. Куратор, выдергивая из нее работы, как йогурты с полки супермаркета, формулирует разные высказывания — вот про групповую  деятельность, вот вам поздний социализм, вот похвальное слово геям или порицание зоофилии — и так далее. И все это на одном и том же материале, на одних и тех же вещах, вопрос только конфигурации и подачи.

Это и есть легковесность — когда ничего не добавлено в «копилку». Коллекция какой была, такой и осталась, а высказывания множатся. Нет ни листьев, ни плодов, а есть еще один подстриженный кустик. Потом кустик отрос — его снова подрезали, по-другому. Потом еще, и еще. Но это тот же самый куст. Он не ветвится, не плодится, не растет — ничего. Легче стричь, чем выращивать. Поэтому фондовые рынки важнее, чем сельское хозяйство, нефтяные фьючерсы важнее добычи нефти, когда торгуется то, что еще не добыто. И это вполне нормально: рождаются и умирают состояния, люди, предметы. Это некий раздутый пузырь, который летит с необычайной легкостью, как воздушный шар, когда его накачивают теплым воздухом без конца. Но когда-нибудь он лопнет. Да, все лопнет.

Ожидание момента, когда он лопнет, — это стресс для тебя?

Не то чтобы я жду его с опасением. Если бы у меня был лишний миллион, я наверное вложил бы его в ценные бумаги и с опасением ждал, не лопнет ли пузырь раньше, чем я получу дивиденды. Но я живу сейчас и здесь. Другого времени и места у мен нет. И лишнего миллиона нет – лодку для кругосветки купить не на что. Живу как инфузория-туфелька, как безмозглая бацилла. На бытовом уровне предпочитаю хлопок синтетике, тяжелую вещь — легкой, железную — пластмассовой, механическую — электрической.

Это твоя попытка сопротивления невесомости подручными средствами?  

Я бы не сказал, что это сопротивление. Сопротивление — нечто осознанное. А тут скорее эстетический момент. Просто мне больше нравится, например, хороший плотный шерстяной свитер, чем синтетика. Наверное, потому, что за шерстяным свитером стоит какая-то овечка, какой-то ручной труд, даже если он на самом деле не ручной. Но что-то натуральное, «от сохи» точно стоит. А в синтетике этого нет. В этом смысле молоток надежнее, чем электрический отбойник. Вот пленка ушла из фотографии, а мне-дураку ее жалко. Я понимаю тенденцию, конечно, я в ней живу, и если бы не она, я бы искусством не занимался. В XVI веке я бы не смог сделать свою работу. У меня ведь тоже искусство «лайт», все, что я делаю, легковесное. Но мне не хватает тяжеловесности, я хочу что-нибудь из мрамора сделать или из чугуна: поверженного Голиафа или голую Афродиту Уранию, или здоровенную стелу на въезде в Ижевск.

«Небо на моей головой», проект для выставки «Невесомость», 2013

Серьезно?

Да, я завидую Церетели.

Серьезно?!

Абсолютно. Он делает огромные вещи. Я предложил в Ижевск, например, эту самую  стелу, очень хочу ее сделать. Тяжеловесный паблик-арт мне очень близок, мне его не хватает. А я, как нормальный художник, считаю, что если чего-то не хватает мне, то этого же не хватает всем. А если им всего хватает, значит, они просто не понимают, что им чего-то не хватает. Значит, надо сделать так, чтобы поняли и перестали прыгать, как резиновые мячики от стен, которые даже не деформируются от взаимных соударений.

Я бы сравнил толпу зрителей на открытии в художественной галерее с баскетбольными мячами. Они попрыгали, поскакали… но как были круглые, так и укатились круглыми по домам. Ничего не изменилось. Кто-то попал в корзину, кто-то нет, но осталось все как было. А вот если бы сюда, в галерею на открытие закатили баскетбольные мячи, а получили на выходе кирпичи — тогда я понимаю, это искусство на людей подействовало, оно их трансформировало, преобразило, сделало их тяжеловеснее, они задумались. А мысли тянут вниз, конечно. Мысли тянут на дно.

Ты вот сейчас шутишь, да?

Нет. Почему?

Просто ты говоришь об этой легковесности тоже так легко.

Конечно, говорить о ней всерьез я не могу. Я же начал с того, что я дитя своего времени. Мы же такие веселые все люди, у нас всегда карнавал, у нас всегда радость. В девяносто лет мы будем корректировать морщины, красить башку и скакать, изображая из себя мальчиков и девочек. Время такое. Ну, если что-то не изменится. А если изменится, мы, наоборот, станем веселыми старичками. Мы такие вот флюгеры.

То есть тебе нормально в этом времени?

Мне во всех временах плохо. Я считаю, что это привилегия художника — переживать свое время с отвращением.

И как ты с этим отвращением живешь?

Так и живу. И думаю иной раз, как хорошо было бы вызвать иного болвана на дуэль и зарубить его на хер саблей. Это тяжеловесно ведь? Грубо? Да, грубо! Кровища хлещет. Но это что-то реальное. Пушкин вызвал молодого Дантеса, а тот его застрелил. Убил, понимаешь? Грубо? Грубее не придумаешь. Тяжеловеснее не придумаешь. Такое было время. Там были, конечно, свои нереальности, но, по сравнению с нашим, это было до крайности реальное время. Так невежливо, так невежливо — убил другого человека! Ужас! Стыд-то какой! Вот мне не хватает такого.

Все скандалы и драмы сейчас в Фейсбуке — тоже проявление легковесности. Здесь все  легко, все на расстоянии клавиатуры от тебя. Вот Гельман у нас главный пропагандист современного искусства в народном сознании, ему пишут гадости. Но если бы люди всерьез к своим словам относились, они бы понимали, что могут ответить за них. Понятно, что Марат бы не стал стреляться, как в XVIII веке, с каждым встречным мерзавцем, иначе он быстро бы закончил карьеру. Но, так или иначе, легковесность — она же и безответственность. На первом году работы в ABC я делал перетяжку: «Художник за базар отвечает». Это как бы шутливое, легковесное заявление в терминах девяностых годов, на сленге уходящей эпохи. Но, по существу, это позиция, с которой я полностью согласен до сих пор.

С другой стороны, что касается моего персонального ощущения «здесь и сейчас» в России, то я, наоборот, чувствую угнетающую тяжеловесность, возобновление некоего гнета, запрета, нависшую «бетонную мухобойку» над головой. Это, как ни странно, не отменяет легкости. Такая диалектика легкости и тяжести. Культура легкая, но чугунная мухобойка, которая пролетает над высунувшейся головой, вполне весомая. Вообще наше общество похоже на небоскреб с жесткой конструкцией и стеклянными стенами. Стены меняются как угодно, потому что легко их форматировать под задачу: вроде как кустик постричь в музее. Но вот сами направляющие, несущие конструкции очень жесткие, они очень давно и далеко торчат. Начиная с вавилонов и римов они прослеживаются и никуда от них не денешься. Даже если стекло снять, там такая направляющая остается, такой штырь, что прямо-таки трепетно делается.

«Лапуту», 2-е Московское бьеннале, 2007

Еще вот — наша способность резко и быстро менять точку зрения. Это отвратительно. Это отвратительная легкость. Каждую секунду ты проваливаешься и проваливаешься, как при орбитальном полете. Ты цепляешься за одно — оно проваливается, цепляешься за второе, третье — все проваливается. Потому что провал у нас в голове.

Как ты реагируешь на этот провал?

Смотря в чем провал. Если ты полюбил человека и провалился, ты воспринимаешь это как крах, у тебя жизнь сломалась, это ужас. С другой стороны, ты вышел на работу, возлагал на нее надежды и провалился. И ты думаешь: ну и черт бы с ней, найду другую. Зависит от ситуации. Но любая наша деятельность — это бесконечный провал. Во всем, что ты делаешь, ты в итоге проваливаешься. И вот летают семь миллиардов искусственных спутников Земли и все время проваливаются, каждый на своем поле провала. «Лузерство» как онтологическая категория. Извини.

Хотя мне кажется, что люди адаптивно меняются в соответствии с качеством времени, и даже провалы в любви, например, уже не воспринимаются как трагедия.

Потому что мы легкие. А ты читала страдания юного Вертера? А ты не офигела, когда это читала, оттого, насколько это всерьез? А Лермонтова почитай. Из Петербурга приезжает умудренный опытом, разочарованный молодой человек, которому — ремарочка — 22 года! У них и жизнь была короче. Может, мы живем слишком долго. И, полагая себя вечными, можем позволить себе эту легкость. В каждый отдельный момент времени мы полагаем, что у нас все хорошо и что так будет всегда. И наша жизнь дает нам для этого основания, потому что мы живем в мире, в котором есть, конечно, реальные проблемы, но мы стараемся их не замечать. Потому что иначе мы испачкаем себе красивую одежку, помнем машину или расстроимся — ну зачем это? Можно через Фейсбук перечислить деньги в поддержку собак, детей, египетских христиан, кого угодно. А деньги — говно нашего мира, ими делиться легко. Куда ни ткнешь — везде натыкаешься на это вот «легко».

Легко и невесомо. Мы все время парим. Радостное воодушевление — повседневная модель нашей жизни. Мы выходим утром из дому, выпив кофе, и он нас окрыляет. Потом мы пьем «Ред булл», и он нас окрыляет. Все нас, к сраным собакам, окрыляет. Ничего нас не загоняет в шахту подземную с ломом в руках. Мы рождены для песнопений, для сладких звуков и молитв. Мы какие-то эльфы все, цивилизация каких-то сраных эльфов!

Сказав в какой-то момент что-то слишком тяжеловесное или грубое, мы всегда можем поставить смайлик: «спокойно, это шутка, не относитесь слишком серьезно, ну мы же все понимаем». Вот это тоже один из аспектов легкости — это всеобщее: «ну вы же понимаете». Я довольно часто включаю такого дурака, это мой персональный способ бороться с легкостью: я не понимаю, объясните. Это способ сдвигать границы, в которых ты существуешь.

Кстати, легкость традиционно связана с будущим. Все в будущем должно летать. Если фантастику смотришь или читаешь, там все летает, там парящие города и огромные, но при этом легковесные конструкции, антигравитация всякая. Полет, легкость — это будущее, а тяжесть — это земля, прошлое, смерть, кости, динозавры.

А как сейчас эти отношения легкости с будущим реализуются? И как твои отношения с будущим складываются?

Мои отношения с будущим поставлены на «стэнд-бай». Я нашел нечто среднее между легкостью парения и тяжестью хождения — а именно хождение по воде. В быту я решаю это вот таким образом. А в художестве — да, ощущаю давление и всячески с ним борюсь.

Давление легкости?

Давление легкости. Именно. Необходимость быть легким и понятным, говорить коротко, изъясняться благозвучно. Нас много, может, еще с этим связана наша легкость. Мы живем в скученном месте, нас в Москве больше десяти миллионов. В деревне все тяжелые, все на земле стоят, все понимают: не бросил зерна — не будет урожая, не будет урожая — нечего будет продавать, не продашь — не пожрешь. Я упрощаю, конечно, но примерно так.

А мы здесь работаем кураторами, художниками, продавцами электроприборов, журналистами. Завтра меняется система, выключается электричество, и мы все оказываемся в положении фермера, на земле стоящего. И что? Момент перехода от легкости жизни к тяжести жизни не дай нам бог испытать. Мы все его боимся, с одной стороны. А с другой стороны, мы страдаем от легкости. Нам хочется настоящего, но, сталкиваясь с настоящим, мы понимаем, как это трудно, тяжко и болезненно. Как-то так. А искусство — зона, лишенная настоящего, одна из наиболее эфемерных. И в этом ее прелесть.

Лишенная настоящего?

Да.

Мне как-то всегда казалось, что наоборот.

Мне тоже казалось это нечто очень цельное и плотное. Я начал заниматься и интересоваться искусством, потому что у меня было ощущение, что в нем должно быть что-то настоящее, устойчивое, на чем можно сформулироваться и собраться. Но выяснилось, что нет, что это очень подвижная система: вся расползается, как ледяные площадки, по которым надо прыгать с одного уровня на другой, и все везде скользкое и подвижное.

«Спутник», галерея XL (АВС)/Красноярское музейное бьеннале, 2009

Почему я ушел из рекламы? Потому что мне надоело работать в ситуации услуги. Мне казалось, что в искусстве эта ситуация возникает реже. На самом деле она возникает постоянно, и огромное количество людей не видят ее как проблему. Я вижу ее как проблему, потому что, по-моему, не имеет смысла заниматься современным или вообще искусством, если не выходить за пределы ответов на ожидание, если ничего не доставлять сверху. Что-то ты должен доносить, производить. Вот в этом, мне казалось, должна проявляться эта тяжесть, которой не хватает. Но сейчас, если ты позовешь художников на выставку, придут 30 человек, все что-то сделают, будут интересные, остроумные, талантливые какие-то вещи, чертова куча таких вот вещей. Это ситуация такого креатива, она ничем от рекламы не отличается по сути. Принесите нам три идеи, мы из них выберем одну адекватную. И люди начинают себя под задачу кромсать — это ситуация не искусства, а дизайна, когда ты должен отвечать сформулированной задаче.

Вообще искусство определенно более легковесное и менее обязывающее занятие, чем садоводство или, допустим, подавление мятежей, или металлопрокат.

Для тебя это проблема? Для тебя это стало когда-то трагическим открытием?

Не уверен, что трагическим. Скорее, разочаровывающим. Просто я открыл, что все, что я делаю, легковесно и невесомо.

Москва, галерея XL, 16 апреля 2013 года

А ведь я тебя предупреждал. Мордой тыкал, тряпкой лупил, даже палкой треснул, когда ты мне ноутбук обоссал. Ладно бы еще просто обоссал, так ведь пометил, как скунс, едкой такой дрянью! Это уж совсем никуда не годится. И ведь все понимаешь. Место свое отлично знаешь, коробку я тебе регулярно мыл, камушки эти впитывающие все время новые подсыпал – белые, без запаха, самые лучшие. Сам напросился.

Чего смотришь обиженно. Подумаешь, яйца. Кому они нужны? От них только проблемы, это я тебе как доктор говорю. Десять лет семейной жизни, огромный, знаешь ли, опыт. Через пару дней зарастет и все будет гораздо лучше, чем раньше. Чего тебе надо? Дети у тебя есть, плотскую любовь ты познал. И даже дважды. А последний раз, когда я тебе эту дуру черепаховую привозил на два дня, так это ты сам виноват. Чего ты бегал вокруг нее как болван малолетний? Первый раз что ли? Подумаешь, не дает! Ты ей еще стихи почитал бы. Кто ее спрашивает? Вместо того, чтобы плюшевое покрывало драть, надо было ее взять за шиворот и прижать хорошенько.

Ну да ладно. Чего уж теперь. Сухарей будешь? Свежие, твои любимые. А рулетиков этих, с желе? Тоже нет? Как знаешь. Еда, в смысле плотского удовольствия, более существенна, чем паршивые яйца. Они первые отваливаются. Потом зрение, слух, обоняние, разум – все проходит. Остается только еда, до самой смерти. И вот сидит, представь себе, такой хрупкий божий одуванчик лет под девяносто. Уже ни внутренностей, ни наружностей, ничего. А хлопнул дрожащей рукой наперсток водочки, закусил крупинкой варенной картошечки без соли (желудок другого и не принимает) и – вот оно счастье. Ну, в твоем случае, одуванчик лет пятнадцати. Короче, смотри, я все поставил на пол рядом с холодильником. И вода здесь. Надо будет – найдешь.

Или, ты думаешь, мне приятно подвергать живое существо насилию? Если хочешь знать, я сам противник такой хирургии. Мне даже селекция не нравится. Вот эти все собачки уродливые, которых поколениями кромсали, рубили им хвосты, оттягивали уши, укорачивали лапы и все такое – терпеть их не могу. Все-таки зверь должен быть функциональным и иметь ту форму, которая соответствует его природе. Собака должна бегать с горизонтальной мордой и прямой спиной, перебирая у себя под животом лапами. Коты должны прыгать по шкафам, качаться на занавесках, кусаться, если есть повод, орать и воровать жратву. Это их святое право. Они – животные. Не я делал живое существо таким, не мне его и менять. А когда люди под себя, для удобства или для красоты (а красота, знаешь, тоже штука неоднозначная) переделывают живое существо – оно теряет свою собственную сущность. И от полноценного животного остается только декоративная или еще какая-нибудь незначительная функция.

Это как карбюратор: посмотришь на него (если не знать зачем он нужен) – вроде красивая бесполезная штука сложной формы, скульптура. А если знаешь что это карбюратор, то сразу все становится на свое место – в эту камеру льется бензин, отсюда выливается, тут проводок входит, там лопаточка, здесь клапан для воздуха — все ясно, он такой, потому что он часть чего-то большего – машины, и это большее диктует ему форму и сообщает смысл. Такая у него суть и другой нет. Кто-то про это уже писал. Не помню кто. И домашние животные, особенно декоративные – как карбюратор. Они тоже часть чего-то большего. Особенно бессмысленные собаки. Вот все говорят про их верность. Кому? Какая на хрен верность! Верность карбюратора своей машине. Они – часть большего, часть человека, семьи, дома. Их как бы и нет.

Ты видел, как собаки перебегают дорогу? Почти как люди. Стоят, ждут пока машины проедут. Не потому что умные, а потому что в них слишком много человеческого. Они, как люди, уступают силе. Коты совсем другое. Коты – фаталисты, они зажмуриваются и бросаются поперек трассы как безумные. Такой у них дзен. Вот он сидит на обочине, вроде бы пережидает поток машин, а на самом деле просто медитирует и машины его не интересуют. И когда его ум освободится и все ему станет по барабану, он бросится в самую гущу потока под колеса всем машинам сразу и вынырнет на другой стороне невредимым. А другой погибнет на пустынном ночном проселке под колесами случайного задрипанного скотовоза, если мирские привязанности сковывают его полет.

Ну, тихо, тихо, не вылизывайся, а то не зарастет. У котов есть свобода воли, как у людей. Человек ведь тоже волен жить праведно или во грехе. Нам же ведомы нравственный закон там, мораль, этика. Книги мы читали, разные священные писания тоже перелистывали. А все равно нет-нет, да и нассым где-нибудь в углу, прямо, можно сказать, во храме. Ну вот как ты раньше. Нам тоже надо свою метку поставить где-нибудь. Нас туда мордой — мы вроде грустим какое-то время, обижаемся. И тут же ищем место для новой метки. Куда-нибудь повыше, на полку с книгами, в ботинки, в шкаф, на занавеску. Фигурально выражаясь. Всю жизнь можем положить, чтобы отметиться где-нибудь на северном полюсе. Это и есть гордыня. Все как у вас.

А корень гордыни знаешь где? Знаешь. Там. Пока яйца не усмиришь, о боге думать некогда, покоя душевного не обрести. А ты как хотел? Смотри сам, у католиков – целибат, у православных – черные монахи, безбрачие и умерщвление плоти. У хасидов – раз в полгода, да и то через дырочку в простыне. Да они вообще без крайней плоти. Это как понимать? Почему в подтверждение договора их бог не потребовал себе ногтей, там, или волос, на худой конец фаланги с мизинца? Нет, ему подавай именно крайнюю плоть. Как напоминание, как часть главного органа гордыни. Весь-то орган он не стал требовать, а то богоизбранный народ бы вымер. А часть попросил. У греков Аттис себя собственноручно оскопил. Мусульмане, не знаю уж по каким там причинам, но тоже ущербные сплошь. Да куда не ткни: пока человек себя не изуродует, бога ему не видать, как тебе осетрины. И не потому что бог его не хочет видеть, а потому что самому стыдно богу на глаза показываться.

Вот ты свои вонючие метки как ни прятал, как ни заваливал разбросанной одеждой, а я все равно их находил, даже не по запаху, а по твоей манере. Ты же когда нассал где-нибудь – это с порога видно. Ты животное, ты этого не понимаешь, раз за разом меняешь места и удивляешься, как это мудрый хозяин — твой всеведущий господь — находит самую потаенную метку где-нибудь в пакете с печеньем. А дело не в моей мудрости или всеведении, а в том что у тебя рожа делается прибитая, жмешься по углам, шугаешься, прячешься, сразу видно – виновен и осужден. Ты сам себя приговорил и знаешь свой грех, а я только молот судьбы, неотвратимое возмездие. Как в Ветхом Завете: какие-то люди сделали себе золотого тельца и поклонялись ему. Чего ради, разве их не предупреждали про возмездие? Предупреждали, а они все равно сделали, ибо такова их суть. Я так думаю, никто из них особенно не удивлялся и не возражал когда Господь их истреблял. Знали за что, сами напрашивались.

Это я к тому, что и тебе нечему удивляться и возражать. Ты следовал своей природе. Кого винить в том, что жить с богом, значит отказаться от своей природы в пользу божественного промысла. А мой промысел не подразумевает обоссанного ноутбука.

Был ли у тебя выбор? Наверное был. Теоретически ты мог летом сбежать, когда я тебя возил на дачу, мог стать расстригой, бездуховным диким скотом, отказаться от благодати, от искры души, которую обретаешь в общении с человеком. Говорят же, что домашние животные заимствуют душу хозяев и обретают спасение или вечные муки вместе с нами, как мы сами спасаемся во Христе. Значит ты как-будто уверовал в меня и не отступился, несмотря на искушение свободой. Ты избрал путь служения, остался в доме своего бога навсегда, дабы увеселять господина забавными ужимками, спать у него на голове ночью, кусать его руки и ноги, когда это дозволяется, делать все, что тебе угодно за исключением одного – ссать в углы и ставить вонючие метки в тайные места – ибо знаки гордыни суть. Это противно твоему господу, то есть мне.

Смирись — это единственное требование, которое господь предъявляет своему стаду, а люди, в свою очередь, своим питомцам. Обуздай похоть, искорени источник ее вони, пожертвуй богу детородный орган и тебе воздастся стократ. Может тебе осетрины, кстати? Смотри, еще три дня назад, я за тобой бегал по квартире с мокрой тряпкой, а сейчас предлагаю разделить со мной трапезу. Видишь, жизнь постепенно налаживается, все к лучшему. Ну, ладно тебе, не грусти. Еще спасибо скажешь. Ну, что ты мне душу выворачиваешь? Ну не мне же было съезжать из квартиры, правда? Эх ты, кися моя кися, где же твоя пися…

Михаил Косолапов (журнал «Крокодил», 2007)

Настоящий мужчина, или тот, кого бы вы приняли за него при встрече, является одним из самых пугливых существ на нашей планете. Всю свою сознательную жизнь это создание  проводит в страхе. Возможно, оно чего-то побаивается и в бессознательном возрасте, но об этом нет определенных сведений, потому, что в бессознательном возрасте будущий настоящий мужчина не способен членораздельно говорить.

В сущности, бессмысленный страх перед всем, что ни попадается ему на глаза и делает этого прямоходящего потомка обезьян похожим на человека, более того, делает его тем, что романтично настроенные особы женского пола легкомысленно полагают настоящим мужчиной. И чем он более настоящий, тем длиннее список его персональных фобий, тем безотчетнее его врожденная пугливость. Он боится летать на самолете, ходить пешком, подхватить насморк, потерять работу, прослыть подкаблучником, спать в темноте и заниматься любовью при свете. Боится показаться смешным или занудным, боится однообразия и перемен, понимания и непонимания, общения и одиночества. Боится буквально всего. Всерьез опасается детей, мелких домашних животных, пауков и змей. «Формула-1», глобальное потепление, похолодание, результаты выборов в Буркина-Фасо, цена на нефть тревожат его больше, чем ваши проблемы. Жалкие, разумеется, все до одной. Но не спешите обижаться на него за это. Ибо больше всего на свете настоящий мужчина боится женщин. То есть вас.

Разумеется первая женщина, которая попадается ему на глаза практически сразу после появления на свет – его мать. Страх настоящего мужчины перед матерью безмерен. Об этом знает любая женщина, имевшая неосторожность выйти за замуж за настоящего мужчину. Не дай бог вам усомниться в неоспоримых достоинствах матери настоящего мужчины! Будь вы трижды нобелевским лауреатом — по экономике, кулинарному делу и фитодизайну — вам никогда не удастся убедить мужа в том, что разумнее потратить его зарплату на ремонт вашего жилища, а не новый забор на приусадебном участке его мамаши, что в жареная на сале картошка, которую он с детства привык жрать по утрам  – не самый полезный для здоровья завтрак, что гигантскому кактусу, который вам подарила на свадьбу свекровь место не в вашей спальне, а… ну, скажем, на клумбе, под окном — если вы не убедите во всем этом его мать. Потому, что ее он боится больше, чем вас. По крайней мере, первые десять лет в браке. Впрочем, страх настоящего мужчины перед матерью может оказаться в будущем весьма полезен, если вам удастся вырастить настоящего мужчину из собственного сына.

То, что настоящий мужчина обыкновенно называет словом «любовь», есть высшее, наиболее изощренное проявление мужской женобоязни. Есть лишь один способ склонить настоящего мужчину, который (исключительно от испуга) бегает за каждой юбкой, к законному браку – окончательно и бесповоротно его запугать: чтобы он боялся вас больше, чем всех остальных женщин вместе взятых. Тогда он гораздо легче смирится с ужасной для него идеей создать семью и, спустя некоторое время, его коллекция страхов обогатится (с вашей помощью) новым экспонатом – страхом потерять семью.

2006

(колонка для Glamour)

День знаний.

1 сентября 1988 года мы с Максом первый раз решили отпраздновать День знаний.  Абсолютно искренне, без школярского принуждения, в трезвом уме и здравой памяти. Макс к тому времени перешел на второй курс. Я поступил на первый. Будущее представлялось прекрасным и удивительным. Оно таким и было.

Ясным осенним днем, ровно в 16.00 мы встретились перед входом в кафе «Птица» на углу улицы Горького, справа от памятника Юрию Долгорукому с протянутой рукой. Макс дал усатому халдею на входе рубль, чтобы нас без очереди пустили за удобный четырехместный столик рядом с туалетом. Бессловесная тетка в практически белом халате и чепце походя шлепнула об стол между нами взлохмаченной папкой с меню и удалилась. Мы улыбнулись ей вслед. Макс не спеша достал из мягкой пачки Яву «явскую» и закурил.

У нас была детально проработанная концепция празднования. Мы собирались крепко нажраться. Не в смысле поесть, а в смысле «употребить», и именно по случаю дня знаний. Чтобы лучше училось в наступающем году, потому что, самое позднее, через шесть лет нам предстояло стать начинающими светилами советской науки.

Алкоголь в меню присутствовал в двух ипостасях: водка и портвейн. Не густо, но – что поделать! — наша родина вела бессмысленную борьбу с пьянством. Полторы бутылки водки ценились соответственно четырем бутылкам портвейна, но по количественному содержанию спирта, совокупному объему жидкости и вкусовым достоинствам портвейн имел решительное преимущество. Постигнув то, что в будущем станет называться соотношением «цена-качество», мы решили проблему выбора пойла и заказали все, что наличествовало в меню: лобио, салат столичный, черный хлеб и две порции цыплят табака.

До десяти часов вечера мы предавались винопитию и чревоугодию. Мы выедали скользких цыплят табака до основания, а затем заказывали новых, таких же упругих и костистых. Тридцать полновесных, неденоминированных рублей на двоих. Весь мир лежал у наших ног, нам были открыты все пути. Мы роскошествовали и не знали, что где-то, на страницах книги судеб уже есть запись о том, что грядущей зимой Макса первый раз выгонят из института в академотпуск…

Ровно год спустя мы встретились на том же самом месте в тот же час. Почти в том же самом месте и тот же час, говоря строго. То есть кафе опять называлось «Птица», и наши часы опять  показывали 16.00, но планета, сделав полный оборот вокруг Солнца, совершила, чуть меньше трехсот шестидесяти пяти оборотов вокруг собственной оси. И мы оказались в совершенно ином месте вселенной. Все изменилось. Осень повеяла неустроенностью и будущими продуктовыми карточками. Двери кафе охранял другой, безусый халдей, очереди не было вообще, а перед памятником князю Долгорукому, прямо под его вытянутой рукой агрессивно настроенные старушки требовали у прохожих освобождения из тюрьмы какого-то русского шовиниста еврейского происхождения с грузинской фамилией и собирали для мученика великоросской идеи пожертвования в трехлитровую стеклянную банку.

Мы сели за тот же столик. Портвейна не было. Пришлось взять шесть бутылок сухого и прошлогодних цыплят табака с салатом из незрелых и светлых, как наши лица, помидоров. Лобио кончилось. Начиналась разруха. Страна упадала в кризис. А мы пировали. Потому что были молоды и любознательны, потому что будущее все еще манило нас определенностью и честным научным трудом на благо родины. Я только что перешел на второй курс и мы подняли тост за нашу будущую совместную учебу, ибо с этого годы мы с Максом стали сокурсниками. Ненадолго. В конце года меня выгнали из института за прогулы, а Макс, по той же причине, был вынужден окончательно  распрощаться с мечтою стать самым молодым академиком страны. К тому же армия истерично воззвала к его патриотизму и настоятельно требовала исполнения священного долга и почетной обязанности…

Третий и последний раз мы отмечали день знаний спустя два года. Это был самый роскошный праздник из всех. Макс поступил в архитектурный, а я восстановился в своем институте. Лето мы провели, замазывая липкой дрянью швы между панелями многоэтажек, качаясь в специальной сбруе над головами пенсионеров, сидящих на лавочках перед подъездами. Деньги жгли нам карманы. Кажется, жизнь опять налаживалась. Дабы не искушать судьбу, мы благоразумно выбрали другое место для пиршества по случаю всенародного праздника знаний. Мы надели костюмы, сохранившиеся с выпускного дня, расположились в светло-бежевом кафе «Ивушка» на Калининском, рядом с «Домом Книги» и заказали коньяк. Где-то в зелено-бордовом баре под нами глухонемая мафия уличных торговцев книгами в жуткой тишине яростно делила торговые места и дневные барыши. Глухие звуки зуботычин и опрокидывающихся стульев почти не мешали нам прислушиваться к нежному  баритону лабуха-джазмена, пальцы которого лениво пересчитывали ровные белые зубы  рояля, ласково прикасаясь к кариозным диезам. Мы делились надеждами под Sunny Side of The Street так наивно и безгрешно, словно сами сидели на солнечной стороне улицы нашей жизни. И, казалось, ни один глухонемой мафиози из нижнего мира никогда не испортит нам дивный вкус поддельного французского коньяка, которым мы запивали жареную свинину с картофелем фри.

Люди были прекраснодушны и добры. Демократия торжествовала. В сумке у Макса позвякивали рюмки, которые мы сперли на память о лучшем дне знаний в нашей жизни. Мы шли по по Калининскому проспекту, которому еще только предстояло стать Новым Арбатом и не знали о том, что изящный, артистичный Макс никогда не украсит город своими домами, а  превратится через десять лет в полного, одышливого директора какой-то компьютерной конторы. Да и мне, вместо того, чтобы запускать к звездам космические корабли придется писать брошюры, восхваляющие мнимые достоинства гигиенических салфеток, собачьего корма или депутатов. Мы шли по ночной Москве и упивались роскошью своего неведения, надеждами и остатками паленого коньяка. И если бы нам попался навстречу мудрый даос, гонитель лис и толкователь судеб, мы бы наваляли ему по шее от души, дабы не лишиться той роскоши незнания своего пути, которая и по сей день дарит нам — всем нам — надежду и интерес к жизни. Тем самым выгодно отличая нас, глуповатых и несуразных смертных от всезнающих карликов-нибелунгов или прекрасных, атлетически сложенных богов-олимпийцев…

Собачий сын.

Не так давно на Алтае поймали ребенка, вскормленного собакой. Жил собачий сын  где-то в тайге, бегал на четвереньках, гонял блох, пил неочищенную воду из луж, ел, когда был голоден, спал, когда чувствовал усталость. Мать-собака научила его всему, что знала о жизни. Он знал свой лес, знал когда лоси приходят на водопой, знал лечебные травки, помогающие от змеиных укусов, знал как уберечься от холода, когда все кругом становится белым, куда прятаться от медведя-шатуна и что делать, если внезапно слышишь над собой, как рысь, готовясь к прыжку, царапает когтями древесную кору. Конечно, его обоняние уступало собачьему, да и на четвереньках он передвигался не так сноровисто, зато у него был хитрый, изворотливый человеческий ум. Вероятно, со временем из него получился бы неплохой пес. Он знал ровно столько, сколько нужно знать, чтобы жить. Его знание мира было бы полным и всеобъемлющим, как знание любого дикого зверя, если бы он не владел роскошью, отличающей человека от дикого зверя. Было нечто, чего этот странный щенок не знал.

Он не знал людей. Такого наши соплеменники не прощают.  Неизвестно, что они сделали с его матерью-собакой, но когда малыша привезли в детский дом, он не мог говорить, рычал по-собачьи и бросался на людей. Однако, через месяц он уже ел человеческую еду ложкой и вилкой, и знал несколько команд, или, если угодно, понимал несколько слов. Блудный сын вернулся в родное племя.

Теперь, чтобы выжить среди себе подобных, ему предстоит научиться многим необходимым в обществе людей умениям. Пользоваться туалетной бумагой, ябедничать на одноклассников учителю, а не самостоятельно выгрызать им горло, спать на простынях в душной комнате и носить неудобную одежду. Со временем он узнает что такое гарри поттер, частная собственнность, обмен валюты, борьба с контрафактной продукцией и противозачаточные средства, если, конечно, раньше не сбежит от всего этого к собачьей матери обратно в лес, в поисках утраченной роскоши незнания людей. Этих странных, противоречивых созданий, которые сначала бросают своих детенышей в лесу, а потом всеми силами стараются заставить их забыть все, чему научила тайга…

Наука.

До 2000 года человечество ничего не знало о феномене левитации лягушки в магнитном поле. Столетия упорной работы научной мысли и поражение Советского Союза в холодной войне (и связанный с этим исход советских ученых на запад), создали необходимые условия для достоверной фиксации удивительного явления, о котором идет речь.

Некий российский ученый по имени Гейм, исследователь сверхпроводимости, волею судеб заброшенный в загнивающую бельгийскую ли, голландскую ли лабораторию после многолетних скитаний по малоизвестным университетам мира, занялся экспериментами в самой что ни на есть роскошной области незнания: незнания человеком самого себя и своего места в природе. Надо уточнить, что в терминах научной моды эта область называется life science. Предметом ее интереса может оказаться все, что угодно: воздействие небесных тел на исход парламентских выборов, целебные свойства  воды, извлеченной из-под шапки антарктического льда, благотворное влияние титана и циркония на внематочную беременность, сопоставление размера озоновых дыр с ростом продаж освежителей воздуха для туалетных кабин, сбор доказательств инопланетного происхождения Иисуса Христа, генетические модификации пасленовых и медикаментозная борьба с социальным неравенством и старостью.

Наш герой решил изучить влияние магнитных полей на лягушку. Спросите, почему именно на лягушку? Несколько лет исследований, бессонных ночей и бесконечные  эксперименты показали, что куски говядины легко намагничиваются, но неустойчивы в полете, свинина по взлетно-посадочным характеристикам почти не уступает козлятине и явно превосходит суслика, голландский сыр и дохлого воробья. И только лягушка по своим ферромагнитным свойствам, с оговорками, конечно, может сравниться с  человеком и заменить его в будущих опытах.

Фотография лягушки, парящей в криогенной камере над мощным магнитом обошла страницы газет и журналов, и вызвала не только оживленные дискуссии в научно-популярной прессе, но и массу предложений финансировать дальнейшие исследования левитации органической материи в магнитном поле.

Наиболее внушительное предложение поступило от богатого шотландского священнослужителя, которого более всего остального заботило общее падение нравов — характерное для нашего времени — вследствие утраты паствой веры в чудо. Этот благородный человек живо интересовался достижениями современной науки. Здраво рассудив, что без попущения божьего и лягушка над магнитом не воспарит, сей добрый пастырь нашел способ примирить науку и религию. Что плохого, если в конце воскресной проповеди святой отец вознесется над головами верующих, дабы собственным примером наставить прихожан и обратить их сердца и помыслы к истинной вере? Ибо одно, своими глазами увиденное чудо, не гораздо ли убедительнее многих суесловных томов?

Ученый внимательнейшим образом изучил предложение пастыря и нашел его в высшей степени заманчивым. И даже пообещал в течение ближайшего года предоставить математические расчеты, необходимые, чтобы изготовить установку для левитации пастыря перед прихожанами. Вся необходимая теоретическая база была уже готова, оставалось чисто техническая работа: собрать под кафедрой гигантский магнит и переоборудовать помещение церкви в вакуумную криогенную камеру.

Эксперты.

Кто в этой роскошной ситуации оказался нелепее: ученый, исследующий феномен парящей лягушки или пастырь, собирающийся левитировать во время проповеди, я не знаю. В конце концов, великого Пастера, которому мы, помимо микробиологии, обязаны бутылочным пивом, «пастеризованным» молоком и привычкой мыть руки перед едой, современники тоже считали шарлатаном. Считать виновниками болезней микроскопических, невидимых глазом живых существ — сродни феям или эльфам — казалось ученым противникам Пастера удручающим варварством и суеверием. И то, что свои открытия он сделал, наблюдая скисшее вино, прогорклое пиво и тухлый сыр, тоже, вероятно, не добавляло ему доверия коллег. Кроме того, я не знаю как и почему нам с Максом удавалось трижды отмечать день знаний в одном городе, но каждый раз в другой стране. И почему наши судьбы оказались таким странным образом кодированы этим самым чертовым днем знаний? И какой в этом смысл? И сможет ли кто-нибудь объяснить мне, зачем здорового и счастливого щенка отрывать от матери и превращать в недочеловека? Да кому ведомо, есть ли вообще связь между левитирующими лягушками, цыпленком табака, драчливыми глухонемыми торговцами, англиканским пастырем… и зачем я все это знаю и помню?!

Размышляя над этим я окончательно запутался. Самым простым и логичным выходом из тупика было узнать мнение экспертов. Но кто может стать экспертом по незнанию? Болван? Едва ли, он, как счастливый алтайский маугли, обитает в замкнутом и познаном мире. Увы, такого рода знаний у нас в избытке, они-то и завели меня в тупик. Похоже, для оценки незнания нужен знающий человек. Так уж устроена наша голова: чтобы понять как жить без колеса, нужно колесо. Вот, к примеру, инки знали колесо, делали детские игрушки на колесах, а грузы волокли на салазках или тащили на своих плечах. Почему? Может быть знание колеса было роскошью для них, а незнание колеса они считали инструментом геополитики? Скажем, телег не делали из соображений секретности, чтобы потенциальный противник никогда не узнал тайну колеса и корячился бы под тяжестью мешков с маисом, так же как и сами инки. А может быть, они были слишком серьезны, чтобы увидеть в какой-нибудь детской лошадке на колесиках будущий трамвай или боевую машину пехоты.

Как бы там ни было, первым, к кому я обратился, был Философ. Кому как не философу знать, откуда возникает знание, и где его границы? Сначала философ разругал мое «обыденное сознание» за догматизм, противоречивость и «ценностный платонизм». Я, в целом, согласился, разве что немного обиделся на «ценностный платонизм». «Твое обыденное сознание не способно провести чёткую грань между знанием и незнанием, истиной и заблуждением. Это стремится преодолеть наука. Она не способна функционировать как социальный институт, не формулируя свою приверженность регулятивной идее истинного знания, а истина переживается многими учёными как  соприкосновение с идеалом прекрасного. Очевидно, незнание осознается как ступень на пути к  знанию. Научная рациональность предполагает отказ от претензий на абсолютное знание, расширяет сферу научных знаний и ограничивает сферу незнания». (я понял: следующим моим экспертом по незнанию будет ученый. Вот у этого сморчка я и поинтересуюсь, что он ощущает, когда соприкасается с «идеалом прекрасного») «..знание радикально инструментализируется, оно превратилось в средство достижения экономического успеха и социального статуса. Можно утверждать, что наша культура нелояльна к игнорантам: конкуренция превращает их в банкротов и лузеров. Позволить себе роскошь незнания могут лишь те, кто живет иллюзией прочности своего социального статуса, и те, кому в силу разных обстоятельств, уже некуда стремиться» — закончил короткую лекцию философ. То есть, как я понял: это арабские нефтяные шейхи, бомжи, пенсионеры и менеджеры по маркетингу. Сука-философ, с присущей многовековой философской традиции изворотливостью, ушел от ответа…

Ученого я вызванивал неделю. Он уточнял и дополнял вопросы. Совершал дизъюнкцию и конъюнкцию, мухлевал с дивергенцией и откровенно дедуцировал направо и налево. Наконец я добился от него более-менее внятного ответа. «Научное знание – это выявленные устойчивые связи между свойствами объектов материального мира и их описание в наиболее удобном для дальнейшего, в том числе практического использования, виде. При этом, поиск способов описания определенных связей иногда приводит не только к формированию нового инструментария конкретной науки, но и к радикальному изменению представлений человечества об окружающем мире». И как же насчет соприкосновения с «идеалом прекрасного»? Тут ученый возбудился и подтвердил догадку философа собственным опытом. «Во-первых, человек практикующий в любой из областей научного знания (стало быть, в исследовании лягушачей левитации тоже, — прим. автора), получает возможность непрерывного удовлетворения естественной потребности  в узнавании нового, регулярном получении эмоции новизны, поэтому у него формируется позитивное ощущение многогранности и величия мира. А во-вторых, практика научного познания позволяет человеку выйти за рамки непредсказуемого и хаотического обыденного сознания. Человек получает привлекательное и комфортное ощущение красоты и гармонии мироздания». Ученый, как и философ бежал обыденного сознания как чумы…

Поэтому третьим экспертом по незнанию стал Политолог, профессионал мистификаций обыденного сознания и мастер превращения знания в силу. Он даже не дослушал мои сумбурные вопросы, понимающе кивнул головой, и к вечеру прислал «Апологию тупости», фрагментом из которой я намерен поделиться с вами без комментариев: «Одновременно с эволюцией интеллекта осуществлялась и эволюция тупости, глупости и развитых форм высокой дебилии и олигофрении. И именно демонстрационной моделью тупости, дебилии и олигофрении являются лучшие представители человечества.

Воля и Сила не нуждаются в уме. В особенности — если Сила и Воля освящены сакральными эманациями Власти. Зачем ум Властной Силе? Ум — прерогатива всякой мелочи. А отсутствие его — право и привилегия Силы. Чем выше по лестнице Власти — тем меньше ума. Интеллект вредит Власти, делает ее мелкотравчатой и слишком понятной для нижестоящих. Ни одно движение Власти, включая её прямые приказы, не должно быть понятно тем, кем Власть питается, и кого она упорядочивает и устраивает в этой жизни сообразно убогому уму их.

Понимание этой таинственной зависимости раскрывается в процессе политических выборов. Чем меньше ума, «интеллекта» и рассудка демонстрирует нам тот или иной претендент, чем больше тупости, дебилии и олигофренических признаков он проявляет, тем более сакральной будет его Власть и тем более он пригоден к управлению стадом умных и «интеллектуальных». Слава Богу, русский народ не любит умных, и, особенно, не любит «очень умных».

Школы для умственно отсталых детей — вот то место, где сформируется истинная культурная, политическая и финансовая элита новой России. Увы, но до сих пор во власть пробивались лишь отдельные выдающиеся олигофрены  и даже, к прискорбию, приобретали на этом пути вреднейшие проблески «интеллекта».

Чудовищный вред, нанесенный нашей стране политиками, культурными и промышленно-финансовыми деятелями, обладавшими «интеллектом», разумеется, скоро будет компенсирован новой плеядой абсолютно тупой элиты. Наша задача — всячески приближать это время и терпеливо объяснять всем умным их трагическую врожденную неполноценность»…

Структура незнания.

И все-таки общение с экспертами не прошло для меня даром. Я понял, что незнание устроено гораздо сложнее знания и практически не изучено людьми. Более того, в структуре незнания явно вычленяются три основных вида. Первый, это «незнание фактов». Самый простой вид незнания. По своим свойствам он практически не отличается от точного знания. Они похожи как Северный и Южный полюса. Второй вид незнания – это инструментальное «научное незнание»: область неведомого, лежащая за пределами знаний. Чем больше мы знаем, чем выше поднимаемся над незнанием, тем виднее нам его бескрайние, тучные нивы.

Третий, наиболее интересный вид незнания – «приближенное знание». Ни то, ни се. Диалектическая штука, доложу я вам. С одной стороны в нем есть преодоление наивного точного знания: нечто за пределами знания, наше желание чуда. Жизнь после жизни, удивительные совпадения, лох-несское чучело и летающие тарелки. А с другой, более понятной, оно похоже на простодушие, которого так боятся Ученый с Философом: ведь ни особенный звук скрипки Страдивари, ни смысл кредитов международного валютного фонда не объяснишь математическими  расчетами.

Ясно одно, нам еще многое предстоит узнать о собственном незнании. Парадоксальным образом именно роскошное, необъятное незнание порождает в человеке «позитивное ощущение многогранности и величия мира»: ему кажется, что мир многообразен, ужасен, прекрасен, велик и убог одновременно. Ибо если наше знание инструментально и практично, то незнание наше абстрактно и всеобъемлюще. И эта единственная роскошь, которая останется у нас после того, как мы выключим электричество, забудем все, чему учились в институтах, встанем на четвереньки и завоем…

Михаил Косолапов

«Новый Очевидец», 30.08.2004

Эксперты:

В.В. Майор, доктор философии (Германия) 

Ю.В. Ханин, к.ф-м.н, старший научный сотрудник ИПТМ РАН (Черноголовка)

А.А. Сучилин, к.с.н, политолог (Москва)

Братья и сестры, сограждане, наши вечно обманутые избиратели и вкладчики,

сегодня днем информационные агентства и электронные СМИ распространили сообщение о том, что преемником Владимира Путина и будущим президентом России назначен Д.Медведев. В связи с этим, руководство партии «Цветущая Россия» вынуждено выступить с уточняющей информацией.

Произошло досадное недоразумение, допущена незначительная, но недопустимая ошибка, легко объяснимая общим падением грамотности и профессионализма российских СМИ. На самом деле в официальном сообщении Кремля значился не «Д.Медведев», а «А.Медведев». Схожее написание букв «Д» и «А» внесло сумятицу в головы не в меру ретивых журналистов, поклонников чуждой нам спаржи и лука порей. Лишь хроническим кишечным недомоганием этих щелкоперов можно объяснить и тот факт, что из сообщения выпала и более важная информация. Председатель президиума партии «Цветущая Россия» А.Медведев должен стать не просто президентом нашей державы, а со-президентом одновременно и всенародно избранного президентом России генерального секретаря партии «Цветущая Россия» М.Косолапова.

Наша партия вольнолюбивых поедателей картофельных клубней, одержавшая сокрушительную победу на минувших выборах в Государственную думу, но лишенная происками политиканов законного представительства в парламенте, выдвинула одновременно двух кандидатов на пост президента России. Будущее правление, согласно явно выраженным чаяниям наших избирателей, планируется осуществлять в соответствии с проверенным временем и веками процветания первого Рима бинарным строением высшей исполнительной власти — «консулатом».

Наша партия восходящего картофельного соцветия опирается и на русскую государственную символику, в основе которой – герб в виде двуглавого орла. Образ двухголовой суверенной власти глубоко укоренен в мироущущении российской картофельной нации. И наша партия готова удовлетворить требования великого народа-потребителя и предложить ему образец подлинного и нерушимого овощного единства — двух президентов в одном, два коренных русских клубня каждому налогоплательщику по цене одного.

Однако консулат – лишь переходная форма правления, которую законно избранные единогласным голосованием президенты М.Косолапов и А.Медведев намерены в кратчайшие сроки реформировать в монархию. Всероссийская партия «Цветущая Россия», отвечая чаяниям и надеждам русской картофельной души, намерена упразднить не только институт президентства, но и обе палаты Федерального собрания РФ и установить в стране подлинно демократическое единовластие.

Для этого мы намерены призвать на российский престол представителя наиболее овощной европейской королевской династии Гогенцоллернов. Опираясь на глубокие исторические исследования, проведенные лучшими огородниками страны, мы утверждаем, что именно представитель этой династии сможет стать суверенным демократическим самодержцем земли русской, подлинным выразителем интересов бескорыстного чиновничества, имперского купечества, трудолюбивого крепостного крестьянства, олигархического капитала, свободолюбивых клерков, миролюбивого военного сословия, а также пенсионеров, учителей и всего остального населения.

«Цветущая Россия» — все остальное ботва!

М. Косолапов, генеральный секретарь ЦК партии «Цветущая Россия»

А. Медведев, председатель президиума верховного совета ЦК партии «Цветущая Россия»

10 декабря 2007 г

Сообщение надлежит немедленно разослать во все информационные агентства Российской Федерации, Союз Журналистов, редакции федеральных газет и журналов, и на центральные телеканалы.

Наша легенда правдива и убедительна как научно-фантастический роман. Мы едем за своим движимым имуществом в Швецию по настоятельному требованию шведских граждан, которые ещё осенью продали нам лодки и не горят желанием платить за лишние месяцы простоя и обслуживания на берегу: «Забирайте свои плавсредства поскорее и гоните их в свою ужасную ковидную Россию!»

Одной из яхт невозможно управлять в одиночку, поэтому нужен опытный рулевой. Вот так втроём – два капитана и матрос – и едем. А обратно, морем, в Кронштадт, через Финляндию. Её территория закрыта и для шведов, и для русских, но, следуя шхерами по воде, во-первых, вы автоматически соблюдаете карантин, а во-вторых, можете не выходить на берег.

Идея 800-километрового перехода по Балтике из Стокгольма в Кронштадт на десятиметровой парусной яхте времён высадки человека на Луну тоже не представляется круизом.

Из Питера в Минск

Единственный более-менее гарантированный способ попасть за границу – это перелёт из Минска. Беларусь и Швеция следуют суверенному курсу по волнам пандемии. Основа стратегии – минимум патернализма: предоставить людям возможность самостоятельно справляться с болезнью, дистанцироваться и изолироваться по собственному усмотрению. И нет нужды закрывать границы, когда все соседи уже и так это сделали.

Белый «Мерседес Спринтер» с 16 согражданами «союзного государства» стартует вечером от бензоколонки на задворках Московского проспекта. Цена вопроса для российских граждан, которые едут без приглашения и без повода, – шесть тысяч рублей до Минска. Для белорусских паспортов и тех, у кого есть родственники или иные основания для поездки, – две тысячи.

Рассвет на минской трассе. Вот такие «спринтеры» возят братские народы туда и сюда через границу. Фото: Михаил Косолапов

Едем быстро, с редкими остановками, по E95. Глубокой ночью в 10 км от КПП сворачиваем в лес и выгружаемся в комариную тьму за песчаным отвалом, скрывающим наше расположение. Те, которые по две тысячи, уехали в «Мерседесе» до границы. Там им предстояло пересесть на автобус с белорусскими номерами. А мы остались мёрзнуть в предрассветной темноте, ожидая транспорта через границу.

Через 40 минут два убитых, чудовищно грязных джипа – древний «Опель» и «Нива» – привезли нелегалов с той стороны. Они вышли, мы сели. Водила с хрустом дёрнул рычаг передачи – джип-сафари началось. Полтора часа по болотам и непролазной грязи, 35 км бешеной скачки в ночном лесу по оврагам с молчаливым сталкером за рулём (белорусский Вергилий действительно был похож на Кайдановского) – этот аттракцион объясняет разницу в цене поездки.

Или просто отвезёт на тайную заимку к «лихим людишкам», где нас грохнут ради заблокированных айфонов, непригодных к использованию, старых непромоканцев, карабинов, вертлюгов и драного термобелья. Не со зла, конечно, а по простоте душевной: кто сейчас возит с собой наличные деньги? А наши яхтенные ценности… Кому нужны эти железяки и верёвки?

На бензоколонке по ту сторону пересели в чёрный «Фольксваген Спринтер». В нём уже истомились ожиданием наши давешние спутники.

Минск – город ретрофутуризма, светлое социалистическое будущее, каким его рисовали на иллюстрациях в журналах «Юность» и «Техника молодёжи» в 60-е. Широкие проспекты, сверкающие белые дома лаконичной формы, тенистые скверы, хорошие машины, спортивные сооружения разного калибра и в меру радующий глаз паблик-арт. Красивые люди мчатся по велодорожкам на электрических самокатах, бросают технику где придётся и бегут на лодку, чтобы доплыть до Острова памяти. Память воинов всех прошедших войн священна.

Выставка декоративного искусства в музее, чемпионат по хоккею или гандболу или ещё какая-нибудь экзотика типа синхронного плавания. Карнавал, славянский базар и европейский порядок … Преступность – что это такое? Это в Антананариву или в Марселе. Автомобильные пробки? Это вам в Лос-Анджелес или Шанхай. За сутки я не нашёл внешних изъянов или чего-либо отталкивающего в столице просвещённой автократии. Впрочем, местные жители рассказывают, что есть такое. Но мы, туристы и гости столицы, этого, разумеется, не видим. И не хотим видеть: Мінск – краса гарадоў рускіх!

Минск летом прекрасен. Фото: Михаил Косолапов

Здесь считают, что Москва отстаёт от Минска по велосипедам и самокатам, по цифровизации и телекоммуникациям, по политическому развитию – вообще по всему на два-три года. Подсматривает у Минска хорошее и плохое и делает у себя так же, но масштабнее. И не только Москва, кстати. Вот Литва. Почему она Литва? Великое княжество Литовское с Ковно и Вильно – это Беларусь и есть. А то, что Москва собрала русские земли под себя… Ну что теперь поделаешь? Хотя под белорусским владычеством всем жилось бы лучше. Москва и Жмудь назвала Литвой, и земли белорусские этой неблагодарной Литве приписала, и белорусский язык, и культуру привила. Сплошное расстройство от этой несуразной Москвы.

Людей в аэропорту мало, авиарейсов тоже: Рим, Будапешт, Стокгольм. Регистрация идёт туго. Пускают не всех и не везде. Нас не пускают. Нет паспорта моряка, нет рабочей визы, но наш случай и набор документов нетипичен. Старший специалист – гранд-дама компании «Белавиа» по отфутболиванию пассажиров – сперва нас автоматически отфутболивает, но, куда-то позвонив, поковырявшись в контрактах на покупку лодок, крю-листах, приглашениях, медицинских справках (которые мы себе предусмотрительно распечатали), выносит решение: купите обратные билеты.

До вылета 20 минут. С этого момента мы бегаем. До кассы, обратно к старшему специалисту по матросне, до стойки регистрации, до стойки приёма негабаритного багажа, к рамкам, к паспортному контролю – юная паспортистка долго вертит в руках и изучает мой паспорт. Смотрит на него под разными углами под лупой, а на меня в экран. Бежим к гейту и дальше в автобус. Мы последние в полупустом реактивном Embraer 195 World of Tanks (тоже белорусская, оказывается, онлайн-игра).

Ночная жизнь пятого терминала аэропорта Арланда

Паспортный контроль в Швецию мы не прошли. Офицер долго ковырялся в бумажках, потом вызвал полицию. Взяли (с меня в основном, капитаны «без языка») предварительные объяснения и велели ждать. Деньги у нас есть, цель визита – транзитный проезд на свою лодку, задерживаться в Швеции не намерены, закупаем провиант, проверяем лодки и идём кратчайшим путём в Кронштадт (враньё, конечно, идём через Финляндию, но с момента выхода из страны наш маршрут их не касается). Крю-листы, приглашения, гарантии, документы собственника на руках. Есть анализ на ковид за вчерашний день. Эмигрировать не хотим. Не был, не состоял, в порочащих связях не замечен. Но визы – обычные шенгенские туристические двух-трёхлетки. Сложный случай, надо созвониться с медициной и иммиграцией. Ждите. Паспорт и посадочные талоны забрали. А ведь не зря «Белавиа» за нас переживала, не хотела выпускать и потребовала купить обратные билеты.

Сперва владельцев лодок, потом экипаж – то есть меня. Полицейское отделение как «Тардис», космический корабль Доктора Кто, или как офис «Роснефти» на Софийской набережной – больше внутри, чем снаружи. За невыразительной дверью в углу – многолюдный офис и кутузка. Усадили на стул и в присутствии уже знакомого мне «лилового негра» контрастно блондинистая валькирия в униформе с эффектной хейлопластикой через переводчика сообщила, что я «представляю угрозу безопасности и здоровью шведских граждан» и подлежу отправке ближайшим рейсом туда, откуда прилетел, – в Минск. Я попросил выслать меня сразу в Москву. Увы, с Москвой сообщения нет. Рейс примерно через сутки, билеты нам купили, багаж передадут сразу в «Белавиа». Вам всё понятно? Подпишите здесь и здесь. Дважды переспросили, не желаю ли попросить убежища и не грозит ли мне на родине преследование. Не желаю. Не грозит.

В полиции обнаружилась русскоговорящая женщина, она провела для нас экскурсию по пятому терминалу. Все рейсы – их немного, примерно раз в два часа – перенесены сюда. Терминал пустой, магазины и кафе закрыты, работают две курилки и два автомата со сникерсами и жевательным мармеладом. Вода из-под крана. Зато сколько угодно Wi-Fi и полная свобода перемещений внутри стеклянной тюрьмы. Занимайте любой гейт. Вещей у нас нет, поэтому выдали три пледа и три зубные щётки с тюбиком пасты. Обещали ужин и завтрак за счёт полиции.

Наше спальное место в шведском аэропорту. Фото: Михаил Косолапов

Расположились, раскатали по полу найденные в кабинке досмотра матрасы, разместили по лавкам свой нехитрый скарб нелегалов, воткнулись в розетки. Пока я спал, навёрстывая накопившийся за трое суток недосып, терминал заполнили китайцы – люди в масках и белых костюмах химзащиты. Азиаты явно серьёзнее относятся к биологическим угрозам. Они теснят нас, аборигенов терминала, просачиваются в аквариум нашего гейта сквозь установленные мной стойки с лентами ограждения. Мы с матрасами отступаем вглубь территории. Так делали и наши оседлые предки, уходя в леса под давлением кочевой орды. Но от татаро-монголов и потомков великих моголов не уйти: малорослые вежливые люди изящной комплекции, без возраста, с чёрными прямоугольниками смартфонов в руках, повсюду. Они выели все сникерсы, жевательный мармелад и выпили всю воду в автоматах.

Я попросил кофе, и мне принесли бумажный стаканчик американо. Пока я отсыпался, в аэропорту успел смениться персонал. Нас не узнают на выходе и входе в терминал. Нужно объяснять новым людям наш статус аборигенов. Мы тут свои, местные. Прилетающие и вылетающие пассажиры баламутят спокойное течение нашей жизни, вносят сумятицу, хаос и роняют Wi-Fi.

Ночью отлично выспались в своём обжитом 58-м гейте. К восьми утра пошли в полицию за кофе и сэндвичами. Цветной полицейский прицепился на входе: где документы? «Мы не отель и не сервис, идите обратно, полицейский участок не кофейня!» Ага, сейчас, размечтался, так вот прямо без завтрака и ушли. Ищи у себя наши документы… Почему-то самые придирчивые и формальные офицеры – негры или цветные. С татуированным бородатым викингом, белокурой дылдой-валькирией, вооружённым хипстером, даже с латиносом легче договориться, чем с евро-африканцем. В аэропорту тот ещё полицейский интернационал. Но самые приличные – шведские полицейские, белые европеоиды. Не следовало бы так говорить, но, возможно, нам не повезло, что делом о нашем въезде вчера занимался афрошвед.

К малолюдному утреннему рейсу на Лондон в пустынном терминале открыли лавку. Фото: Михаил Косолапов/Octagon.Media

И вот ещё одно наблюдение: к малолюдному утреннему рейсу на Лондон в пустынном терминале открыли магазинчик. Вчерашнему китайскому нашествию такого обслуживания не полагалось. Может быть, просто совпадение.

Домой

Шенгенскую визу не аннулировали, только перечеркнули штамп о въезде. Никаких ограничений это якобы не подразумевает. Багаж не потеряли. Ничего мы в итоге не потеряли, кроме времени. Зато приобрели опыт, как заметил один из капитанов. Опыт чего именно, сказать трудно, но позитивное отношение к жизни предполагает извлечение опыта из всего происходящего, включая пинки под зад и сорвавшиеся планы.

В минском аэропорту тоже открытый Wi-Fi (что бы я делал без него, книг и смартфона в стокгольмском, даже не представляю) – забронировал билет на маршрутный автобус до Москвы. Капитаны до лучших времён возвращаются в Питер. Сели в белорусской хинкальной рядом с парковкой международных автобусов, выпили 600 граммов водки под харчо и хинкали с соленьями – первая полноценная еда (не сэндвичи, гамбургеры или шаверма) за четыре дня. Договорились через неделю пойти Беломорско-Балтийскими шлюзами на Соловки. И чтобы никаких границ: ни финских, ни шведских, ни белорусских.

Домой! Фото: Михаил Косолапов/Octagon.Media

Обратно на родину я въехал уже как честный гражданин – без проверок и приключений, по тарифу без джип-сафари. Но ближе к границе зачем-то съехали с трассы М1 на какое-то шоссе местного значения. Пограничник заглянул в салон автобуса, издалека посмотрел на раскрытые красные книжки. Мы пересекли границу и в сотне метров за КПП сменили белорусский спринтер от Минска на российский до Ясенева.

Санкт-Петербург – Минск – Стокгольм – Минск – Москва

20 июля 2020

Октагон-Медиа,

Виртуальная жизнь развращает во многих смыслах и даёт ложное, искажённое представление об искусстве. Непереносимая лёгкость 3D-тура по музею или выставке – это как чтение сборника цитат вместо книги или просмотр проморолика вместо фильма. Стейк на картинке в ресторанном меню не пахнет и не накормит оголодавшего зрителя. Группы в социальных сетях, онлайн-аукционы, дистиллированные забавы с удалённым доступом порядком надоели за три месяца карантина. Потребитель современного, да и любого другого искусства – животное социальное, нам необходимо личное участие в процессе и общение, не опосредованное цифровыми медиа.

Инсталляции казахского художника Ербосына Мельдибекова «Трансформер».Фото: Михаил Джапаридзе/ТАСС

Ну какая стереофотография на компьютерном экране передаст величие и нищету пятиметрового деревянного детского конструктора казахского монументалиста Ербосына Мельдибекова рядом с «Гаражом» в парке Горького? Потратив некоторое время на изучение вопроса, я выяснил, что с помощью этого громоздкого приспособления казахский художник демонстрирует московской публике стадии узбекского художественного процесса, который привёл к появлению в Ташкенте конной статуи Тимура-завоевателя. Она зафиксировала на время процесс непрекращающихся успешных поисков идентичности жителями бывшего Китайского Туркестана. Всё началось со статуи российского имперского генерал-губернатора фон Кауфмана, прошло через несколько итераций странноватой советской скульптуры, и вот этот самый монументальный «Трансформер» теперь иллюстрирует нам сложности и издержки национального строительства.

Памятник Тимуру-завоевателю в Ташкенте. Фото: Valery Smirnov/Dreamstime

Проснувшийся «Винзавод» объявил о старте нового сезона «Открытых студий» (программа поддержки молодых художников), но… опять в онлайн-формате. На деле несколько полуоткрытых винзаводовских галерей с законсервированными в марте по случаю пандемии выставками немолодых художников по количеству посетителей пока явно уступают двум ресторанным верандам на центральной площади. Впрочем, еда на людях – своего рода искусство.

Самое интересное в сложившихся обстоятельствах событие – живой вернисаж в частном музее коллекционера Игоря Маркина Art4. Блажь собственника священна, и в данном случае это – явное преимущество небольшого частного предприятия перед государственным музеем или социально гиперответственным городским культурным центром. У Маркина открылись сразу три очень разные по содержанию и стилю выставки: медиаарт Аристарха Чернышева, концептуализм писателя Виктора Ерофеева и вполне фигуративная живопись Ирины Дрозд. Пойдём от простого к сложному, от тезиса через антитезис к синтезу.

Рецепт хорошо известен: возьмите видео по вкусу, добавьте побольше текста, чайную ложку личного, щепотку актуального – взболтать, но не смешивать, подавать охлаждённым и обесцвеченным. Примерно так устроена выставка писателя Виктора Ерофеева «13 писем к мёртвым». К счастью, её осмотр и чтение текстов не занимают много времени. Я слышал, как он обсуждал экспозицию с художником Шабуровым. Кажется, автору понравилось. А разве не это теперь главное в московском концептуализме?

Экспонаты выставки «Коллекционерша».ART4  Фото: octagon.media

Розовый интерьер «девочкиной комнаты» с картинами юных «коллекционерш» и скульптурами злобноватого стареющего инсекта (собственно, его и коллекционируют розовые девочки Ирины Дрозд) тоже одной ногой стоит в концептуализме Ильи Кабакова. Но, в отличие от выставки писателя, у художницы есть цвет, сюжетная традиционная живопись, потешные монстры, рукоделие и детские страшилки. Всё это вполне укладывается в коробочку «Коллекционерши» (так называется выставка), каковая, в свою очередь, целиком уютно размещается в коробочке-музее коллекционера Маркина. «Если уж вы открыли банку с червяками, единственный способ снова их запечатать – это воспользоваться банкой большего размера», гласит один из законов Мерфи.

Черви, крылатые инсекты, коллекционеры, дети, покойники – да просто праздник какой-то! После карантинного заточения мы все словно вырвались на свободу глотнуть свежего воздуха. В подсобке музея бухают организаторы и художники, на крыльце перед входом и на всех ближайших парапетах курит почтенная московская публика, а в самой большой, проходной зале музея шевелят клешнями роботы, ползают электронные пиявки-смартфоны, самоизолируются в силиконовую слизь человеческие головы и переливаются огоньками загрузки файлов жизнеутверждающие лайтбоксы.

Пиявка-смартфон.Аристарх Чернышов. 2019. ART4

Cинтетическая выставка Аристарха Чернышева «Без цвета, без вкуса, без запаха, или Критически важное обновление» обобщает и подводит итог всему коллективному мероприятию в музее Art4. На то он и бездушный медиаарт, чтобы, как кровососущий смартфон, способствовать роскоши человеческого общения, соединять людей, кристаллы, насекомых и вообще всё подряд в непредсказуемые сочетания, дарить истомившимся «москвичам и гостям столицы» (как по-новому сейчас звучит эта формула!) подзабытые тактильные, звуковые и визуальные ощущения.

Одно из самых ярких таких ощущений я испытал по пути на открытие, на выходе из метро «Тверская», когда упёрся в репетицию парада военной техники. В том, как лязгающая техника терзает гусеницами нежный асфальт, пуская клубы горячего дыма в сторону толпы горожан со смартфонами на обочине, есть всё – и цвет, и запах, и форма, и размер. Кому-то это зрелище покажется отталкивающим, но, ей-богу, громыхание военной техники по Тверской – самое сильное впечатление вечера. И получил я его не в музее.

20.06.2020

Октагон-Медиа

Посадка для «Бурана»

Крымский космос даёт о себе знать прямо на взлётно-посадочной полосе аэропорта Симферополь. Она явно шире и длиннее, чем полагается иметь гражданскому аэродрому. Лайнер после приземления останавливается, не доезжая до середины, разворачивается поперёк полосы и долго катится обратно, к новому зданию аэропорта. Здесь был запасной посадочный аэродром для первого и пока последнего нашего космического корабля многоразового использования «Буран».

И то местные жители обязательно вспомнят скалу, на которой отдыхал Гагарин, или чебуречную, где Королёв и Челомей чуть не подрались из-за караимской красавицы.

Техническая эйфория второй половины XX века с полётами на Луну, межпланетными автоматическими станциями и мечтами о скорейшей колонизации Марса надолго сменилась болтовнёй про «конец истории», электронными технологиями и виртуальной реальностью. Но спустя десятилетия, кажется, космические проекты возвращаются на новом витке общественной и инженерной эволюции. И мы отправились в путешествие по местам космической славы, чтобы вспомнить, как всё начиналось.

Лестница в небо

Наша дорога на «Искусственную Луну» начинается в прибрежном посёлке Курортный. Громоздкая ржавая этажерка на острой вершине Балалы-Кая видна издалека. Про неё среди туристов ходят разные слухи, вплоть до самых экзотических, но правда гораздо интереснее и фантастичнее вымыслов. Придётся карабкаться на 400-метровую гору, чтобы увидеть всё собственными глазами.

«Искусственная Луна» на вершине горы Балалы-Кая Фото: Наталья Гарнелис/ТАСС

По разбитой грунтовке мы поднимаемся к ржавому шлагбауму, за которым носятся вдоль проволоки две дружелюбные кудлатые сторожевые дворняги. Кроме скудной пасеки, пары старых домишек и массивных поворотных механизмов бывшего радиотелескопа охранять им тут нечего. К тому же, слухи про «секретный объект», статус Карадагского природного заповедника, скалы, овраги и колючий кустарник оберегают память советских исследователей космоса куда лучше собак и лесников.

От останков радиотелескопа до вершины горы примерно полкилометра по прямой. Поскольку мы не радиоволны, наш извилистый путь по осыпям и каменистому гребню гораздо длиннее. В начале 60-х, когда горьковский радиофизический институт установил здесь своё оборудование для изучения свойств лунной поверхности, этот путь проложили научные сотрудники и военные строители. Они втащили всё нагромождение железных балок, подъёмных устройств, тросов и деревянных брусьев на самый верх скалы.

Лестница на «Искусственную Луну» Фото: Михаил Косолапов

Идея состояла в том, чтобы установить диск – искусственную Луну с заданными характеристиками поглощения и отражения радиосигнала – и, сравнивая сигналы, отражённые от его поверхности и поверхности настоящей Луны, делать выводы о составе и плотности лунного грунта.

Тогда считалось, что спутник Земли покрыт многометровым слоем пыли. В знаменитом научно-фантастическом романе Артура Кларка «Лунная пыль» корабль-пылеход «Селена» тонет в пыльных глубинах Моря Жажды. Роман был переведён и издан в СССР в 1964 году, примерно тогда же данные исследований на «Искусственной Луне» в Крыму подтвердили гипотезу «плотной поверхности».

В феврале 1966 года советская автоматическая лунная станция «Луна-9» совершила первую в истории мягкую посадку в Океане Бурь на твёрдый лунный грунт. Стало ясно: люди будут ходить и ездить на луноходах по каменистой пустыне, а не плавать на лунных кораблях по морю пыли.

©octagon.media, 2020

Осыпь, поросшая непролазной колючкой, заканчивается у почти вертикальной сварной лестницы, ржавеющей в расселине скалы, – значит, мы на верном пути. Это первая из трёх, каждая расположена выше по склону и выглядит опаснее предыдущей. Если бы гидам разрешалось водить сюда блогеров или горных туристов, они бы наверняка придумали какую-нибудь подобающую басню про «три страшные лунные лестницы», которые должен преодолеть путешественник на Луну. Но другой дороги строители станции не предусмотрели, а водить сюда группы вряд ли когда-нибудь разрешат – слишком велик риск свернуть себе шею.

Ветер на вершине такой, что ржавая платформа, кажется, оторвётся и улетит в пропасть под ногами. Такелаж – ванты и растяжки, прикреплённые к скалам массивными болтами, – гудит и вибрирует. Деревянный настил платформы, балконов и мостков напрочь прогнил и крошится в руках. Время, дожди, ветры искорёжили и разворотили все подвижные части верхней станции. Остались только стальные фермы опор, на которых крепился пятиметровый диск искусственной Луны. Его поверхность покрывали чёрные ребристые пластинки из какого-то пористого материала. Было бы интересно посмотреть на эти пластинки вблизи, но вся научная аппаратура и всё ценное уже демонтировано полстолетия назад, а куски специального радиопоглощающего покрытия растащили на сувениры мои предшественники.

Ржавые останки лаборатории «Искусственная луна» Фото: Михаил Косолапов

Мы возвращаемся на нижнюю станцию. Отсюда наскальные руины механизмов на вершине выглядят декорацией к фантастическому фильму в стиле ретрофутуризм. Так и вижу серебристые сигары космических кораблей, похожих на цеппелины вековой давности или на новый «марсианский» корабль Илона Маска (его полноразмерный макет, словно взятый из декораций к чёрно-белому кинофильму «Аэлита», в прошлом году разрушил порыв ураганного ветра), барражирующие рядом с причальными фермами на вершине Балалы-Кая. Красивое получилось бы кино. Но сделать компьютерную модель проще, чем тащить на гору металлолом, поэтому едва ли отыщется причина восстанавливать «Искусственную Луну» Карадага.

Пляж дальней космической связи

Замполит Александр Петрович встречает нас на контрольно-пропускном пункте Центра дальней космической связи в посёлке Витино под Евпаторией. В его обязанности входит проследить за тем, чтобы мы увидели всё, что доступно крымским школьникам на экскурсии по знаменитой военной части. Сюжеты о том, как конструктор Сергей Павлович Королёв и учёный Мстислав Всеволодович Келдыш построили на диком черноморском пляже Центр дальней космической связи, регулярно снимают центральные российские телеканалы. По крайней мере, с 2014 года, когда этот центр вновь заработал в структуре Войск воздушно-космической обороны РФ. А иначе и быть не могло: космической связью всегда и во всех странах занимаются военные. Двадцатилетний эксперимент с демилитаризацией и переподчинением военного объекта гражданскому ведомству – Академии наук Украины – не сказать чтобы завершился успехом.

Насколько послания внеземным цивилизациям, отправленные с помощью гигантского радиотелескопа РТ-70 (высота почти 90 метров), компенсируют сданную в металлолом за долги уникальную восьмичашечную антенну дальней космической связи передающего комплекса «Плутон»? Было бы любопытно узнать, какой именно информацией украинские учёные поделились с инопланетянами. Скажем, в советском 1962 году в космос отправлялось следующее: «Мир. Ленин. СССР». Можно представить себе затруднения, с которыми столкнутся ксеноморфы, пытаясь понять логику земного послания.

Действующий радиотелескоп РТ-70, поселок Витино  Фото: Михаил Косолапов

Если бы не штормовой ветер, мы могли бы подняться на 70-метровую чашу главной местной достопримечательности – действующего с 1978 года радиотелескопа РТ-70. Точно такой же агрегат с 1984 года работает под Уссурийском в Восточном центре дальней космической связи. А третий – недостроенный и законсервированный в статусе международной обсерватории – по очевидным причинам не работает в Узбекистане.

Космос нужен не всем. К тому же, зачем две обсерватории? Ведь рядом с Самаркандом и так с XV века есть обсерватория Улугбека. «Дело не в злом умысле, а в целесообразности. У вас на руке пять пальцев, но чтобы ковыряться в носу, достаточно мизинца, – объясняет нам на пальцах разницу в государственных подходах подполковник Агасиев. Он начинал «космическую» службу ещё в Советском Союзе. – Украине как государству космические программы такого масштаба не нужны, не по карману. И в международных коммерческих проектах тоже была востребована малая часть возможностей нашего центра».

Лунный гектар

Куски бетона, травяные кочки, непролазные колючие кусты – трижды посмотри под ноги, прежде, чем сделаешь шаг. «Маленький шаг для человека», – лезет мне в голову фраза безвестного спичрайтера НАСА, которую произнёс астронавт Нил Армстронг, ступив на поверхность Луны. Так в 1969 году закончилась великая лунная гонка двух супердержав – СССР и США. За год до этого в 20 километрах от Симферополя на территории бывшего сверхсекретного гарнизона советских Военно-космических сил «Наземный испытательный пункт № 10» (НИП-10) в посёлке Школьное построили лунодром – площадку для испытаний первого транспортного средства, предназначенного для внеземного использования.

Поначалу считалось, что советскому космонавту может понадобиться «лунный электроавтомобиль», например, чтобы доехать до запасного посадочного модуля. После успеха американцев от идеи пилотируемого полёта отказались, луноход стал дистанционно управляемым с Земли исследовательским автоматом.

Останки лунодрома в посёлке Школьное Фото: Михаил Косолапов

Без проводника я бы никогда не нашёл заброшенный участок 120 на 70 метров, некогда выложенный крымским ракушечником, имитирующим поверхность Луны. Настолько заросли травой, деревьями и кустарником искусственные кратеры и горки лунодрома. За каких-нибудь тридцать лет крымская Земля полностью поглотила искусственную Луну. От секретного объекта космической связи НИП-10 не осталось ничего.

О том, что здесь в 1957 году принимали сигнал первого искусственного спутника Земли, отсюда управляли межпланетными станциями по программам «Венера» и «Марс», полётами пилотируемых космических аппаратов, стыковкой космических кораблей «Союз» и «Аполлон», даже успели поучаствовать в запусках аппарата многоразового использования «Буран», напоминает только каменная плита на развилке дорог в полузабытом посёлке Школьное и ещё люди, которые ничего не забывают.

«Цой жив» на лунодроме в посёлке Школьное Фото: Михаил Косолапов

Судак – Симферополь – Евпатория

11.04.2020

Октагон-Медиа

Удмуртская Республика в 2020 году отмечает столетие своей государственности. В 1920 году, когда ленинским декретом Вятская губерния была преобразована в «автономную область трудового вотяцкого народа», в новом национальном образовании оказалось примерно 50 процентов удмуртов. На сегодня доля коренного населения сократилась до 30 процентов, а число русских, напротив, выросло с 40 до 60 процентов. Два государственных языка – удмуртский и русский – все послесоветские годы вполне мирно уживаются в Удмуртии, счастливо избежавшей обострений финно-угорского национализма. Удмуртский язык развивается, этому процессу помогают естественные связи и культурный обмен с родственными по языковой семье Финляндией, Эстонией и Венгрией. Фестивали народной музыки, концерты, выставки современного и прикладного искусства, литературные чтения – культурная программа расписана на весь год. Корреспондент «Октагона» отправился разбираться с удмуртским ренессансом.

Почётные удмурты

В Ижевске всё и всегда идёт не по плану: собрание молодых художников на выставке «100 лет! Молодость Удмуртии» не располагает к формальностям. Одновременно с выставкой и чтениями намечен целый букет городских мероприятий, включая литературные чтения, посвящённые последнему великому русскому поэту ХХ века Дмитрию Александровичу Пригову.

На выставке «100 лет! Молодость Удмуртии»Фото: Сергей Рогозин

Выступление удмуртских поэтов, презентация поэтической антологии, открытие фестиваля ледяных ангелов и ледового же памятника Пригову, который ещё при жизни мечтал сделаться почётным удмуртом: «Нынче в Ижевске я узнал, что великими удмуртами являются Гагарин и Малевич, не считая Чайковского. Я пожелал тоже быть великим удмуртом. И мне пообещали».

Вклад поэта и художника в удмуртскую и мировую культуру был оценён по достоинству, в памятном дипломе чёрным по белому русскими буквами так и значится: «Пригов сиё-дано удмурт луэмез». Понятно и без перевода. Кстати, вместе с Приговым в почётных удмуртах числятся американец Стив Джобс, бошняк Эмир Кустурица, поляк Казимир Малевич, воткинский русский дворянин из старинного казачьего рода Пётр Ильич Чайковский и многие другие разноплеменные именитые удмурты.

Голос московского поэта Германа Лукомникова гулко разносится по пустынным выставочным залам. Он завывает и рычит своё и чужое, так что стёкла в бетонном цоколе вибрируют, как барабанные мембраны. Публика внемлет звуковому напору поэзии, сидя на деревянных скамьях и стопках паллет.

Нам всем грозит свобода
Свобода без конца
Без выхода, без входа
Без матери-отца
Посередине Руси
За весь прошедший век
И я её страшуся
Как честный человек

Определённо, Пригов – гений, обогнавший своё время на десятилетия. Он явно достоин звания «Почётный удмурт».

Пыльный бетон и стены двухэтажной экспозиции заполнены разноцветно-молодёжной яростью, страстью и визуальным художественным мусором, обычным для коллективных выставок. Современное искусство, как спорт – дело молодых. Ижевское или московское, финское или китайское – его язык универсален, а приёмы прямолинейны и эффективны. Поэтическая глоссолалия, доносящаяся откуда-то снизу, мешает воспринимать с подобающим вниманием настенную роспись граффитчиков и мрачноватые инсталляции. Удмуртские поэты издалека перекрикивают работы звуко- и видеохудожников. Может, это и к лучшему: всё равно ничего не разобрать. Культурная жизнь кипит в многонациональной столице Удмуртской Республики на всех языках сразу.

Яйца лося

Глобальное потепление добралось и сюда – памятник стихотворцу у родника его имени растаял ещё до открытия. Самый лохматый и бородатый из ледяных ангелов оказался удмуртским водяным бесом Выкузё, подозрительно похожим на московского поэта Лукомникова. Зато Музейно-выставочный комплекс стрелкового оружия имени М. Т. Калашникова – вершина постсоветской диалектики промышленности и современного искусства. Автоматы парят на стендах, как на холстах Виноградова и Дубосарского.

Музей Концерна «Калашников»Фото: Пётр Кассин/Коммерсантъ

Говорят, сам Калашников не хотел, чтобы его именем называли коллекцию приспособлений для убийства, как альтернативу предлагал православную часовню. Естественно, сомнения русского человека, ставшего удмуртским брендом, не учли. Да и какая часовня сравнится по посещаемости с горой оружия, особенно если в музейном подвале – стрелковый тир?

Русская культура в XX веке накрыла Удмуртию тремя волнами. В 1918 году случилось Ижевско-Воткинское восстание рабочих оружейных и сталеделательных заводов под лозунгом «За Советы без большевиков!». Классово близких повстанцев жестоко подавили силами интернационала балтийских матросов, латышских стрелков, красных китайцев, пленных австрийцев, венгров, немцев, чехов и чёрт знает кого ещё. Опустевшие заводы и город заселили политически грамотными петроградскими пролетариями.

Вторая культурная волна случилась в начале Отечественной войны и была связана с эвакуацией стратегически важных производств на Урал. Наплыв инженеров, технических специалистов и квалифицированных рабочих сделал Ижевск центром оборонной промышленности. Отчасти поэтому в середине 1950-х, в начале космической эры, в удмуртские леса приехали учёные и конструкторы ракет. Их появление обозначило третью волну культурного освоения здешних мест. За полвека консервативный финно-угорский деревенский уклад был заполирован и вылизан до урбанистического культурного блеска, как обтекатель зенитной ракеты «Тор», бортовую аппаратуру которой выпускает местный электромеханический завод.

Материальные следы всех культурных волн до сих пор попадаются на улицах Ижевска в виде странной городской скульптуры. Памятник «зелёному крокодилу» (так, по цвету почётного кафтана, называли дореволюционных передовиков оружейного производства), памятник собаке-космонавту Звёздочке, памятник пельменю (местные жители считают Удмуртию родиной пельменей), странноватый памятник жертвам радиационных аварий… И, конечно, памятник лосю на въезде в город. Или на выезде, как посмотреть.

Памятник лосю Фото: Сергей Рогозин

С лосем произошла довольно странная история. Дело в том, что гордый чугунный зверь с огромными рогами – явно самец. Однако ранее ничто, кроме рогов, не указывало на его половую принадлежность. Лишённый основных признаков мужества символ Ижевска долгое время оставался незаконченным. Художники из Москвы давно порывались приделать ему достоинство. Дискуссия между ними и удмуртами тлела несколько лет, и только после публикации в журнале «Огонёк» городские власти наконец приняли верное решение: доверили местным скульпторам исправить композиционную и содержательную ошибку. Ижевскому лосю вернули яйца.

Берёза-мать

Обделить вниманием столь значимый в культурном отношении жест – значит проявить неуважение к великой финно-угорской культуре. А потому вместе с поэтом Лукомниковым мы отправились к подножью лося и попытались оседлать символ города. Сразу скажу: нам не удалось. Прежде чем штурмовать эту вершину, нужно ещё при жизни стать удмуртом хотя бы по духу.

А духи Удмуртии живы до сих пор. Половина из них смотрит в будущее – вот, к примеру, известно ли вам, что Ижевск много лет считается столицей современной электронной музыки? Кем считается, спросите вы? Не знаю, но с духами лучше не спорить.

Другая половина смотрит в прошлое: на «Бурановских бабушек», «Евровидение-2012», шаманов, чудь белоглазую… и на священное дерево удмуртов – берёзу.

Фольклорный коллектив «Бурановские бабушки»Фото: Митя Алешковский/ITAR-TASS

У норвежцев есть священный ясень – Иггдрасиль. На нём, принеся самого себя в жертву, девять суток провисел одноглазый всеотец Один. По стволу его бегает белка, кору грызут олени, а у корней копошатся ведьмы-норны. А у наших удмуртов вместо Иггдрасиля – русская белая мать-берёза! Никто на ней не вешался. Мирно зеленеет она на берегу Ижевского пруда у ворот завода, который делает баллистические ракеты. Рядом с ней – горделивый ижевский лось с яйцами из оружейной стали. Из-под корней бьёт источник мёда поэзии имени Д. А. Пригова, а гибкие станом бурановские девушки водят хороводы и с крестным знамением прыгают через костёр. По одну сторону от берёзы стоит краснокирпичный, как железоделательная мануфактура, храм Архистратига Михаила с ледяным ангельским воинством вокруг, а с другой стороны – деревня Лудорвай с народными промыслами и шаманом на полставки. О ней с восторгом отзывался почётный удмурт Эмир Кустурица, зачастивший в Ижевск со своим оркестром. Вот где явно виден сплав удмуртской, бесермянской и русской культур в многолетнем общежитии – в общности совместного житья. Когда уже не замечаешь в русских названиях финно-угорских корней, путаешь удмуртскую парилку с русской баней, а кумышку – с горилкой…

«Понимаешь, – говорит на прощание ижевский носитель культуры и редактор «Удмуртской правды» Энвиль Касимов, – художественная правда в том, что все финно-угорские народы вышли из этих мест. Вот приехали к нам эстонские художники из Таллина, послушали удмуртскую поэзию, посмотрели на деревню европейских автохтонов, припали к матери-берёзе – и разрыдались. Потому что вернулись домой. Мы все родом из этих мест: и эстонцы, и народы Угорщины, и карелы, и финны, и саамы, да и русские тоже – все мы по большому счёту удмурты. Язык политики нас ссорит, а язык искусства и поэзии – объединяет. Ну чего я объясняю, сами же всё видели».

Ижевск

февраль 2020

(опубликовано Октагон-Медиа, 05.04.2020)